Джек-Соломинка
Шрифт:
Но ей не дали окончить. Молодые ребята уже обступили Джека-Соломинку, хохоча и хлопая его по спине.
— Спрыснуть, спрыснуть надо! — кричали они. — Рыбака крестят два раза в жизни. Сегодня твое второе крещение! Вы, конечно, с нами, дядюшка Томас?
И всей гурьбой двинулись к «Зеленому орешнику», хозяин которого уже прилаживал над дверью фонарь.
По давней привычке, входя в дом, Эмми Типот глянула на дорогу. Недавно прошел дождь, накатанные колеи блестели до самой рощи. Из Фоббинга сегодня
Но не об этом думала Эмми Типот.
— Элен, моя добрая, послушная девочка! — сказала она со слезами.
Вот по этой самой дороге ушла она три года назад, в воскресенье, в духов день, в своих новых щегольских башмаках. Энни Фокс и Энни Тьюдор ждали ее у поворота.
«Мамочка, мы вернемся сегодня вечером!» — крикнула Элен и помахала веткой орешника.
— Элен! — прошептала старуха, точно дочь ее стояла рядом. — Он раздавил ногами твоих рыбок и петушков и сжег твое хорошенькое платье, но, если тебе когда-нибудь вздумается вернуться домой, он первый сойдет с ума от радости!.. Но от добра добра не ищут, — вздохнула она и сжала руки.
Этот красивый, статный молодец, что три недели подряд ездил в Фоббинг и в церкви глаз не сводил с их красотки дочери, о, он уж наверное нашел приманку, чтобы удержать их добрую девочку. Он, видно, не простой мужик или рыбак, а не иначе, как какой-нибудь конюх или даже егерь у богатого господина. Через плечо у него всегда висел золоченый рог.
Может быть, Элен живет сейчас не хуже зажиточной горожанки и думать позабыла о вонючей похлебке из внутренностей трески.
— А отца и мать ты тоже забыла, дочка? — сказала женщина заплакав. Не ради меня, а ради отца, которого ты любила больше жизни, вернись, Эли!
Вот Мэри-Джен, та совсем другая, но для матери они — как два пальца на одной руке. Который ни отрежь — все больно. Да и для отца тоже, как бы он ни петушился. Двадцать лет назад, когда Эмми Типот, тогда еще совсем молоденькая мать, больше года провалялась в жесточайшей лихорадке, муж ее сам выхаживал свою крошку Элен. Даже когда у девочки резались зубки, она не стоила матери ни одной бессонной ночи. И повадки у них были одни с отцом, и песни они одни и те же пели, и красотой и ловкостью Элен была в отца. Младшей, конечно, далеко до нее. Хотя вот парни в Фоббинге совсем не считают ее дурнушкой…
Эмми зевнула и перекрестила рот.
Джек Строу уж наверное не считает ее дурнушкой. Ну что ж, дай господи! Хоть и молода еще девочка, но сам старик сказал, что пора ее уже сватать. Если в пятнадцать лет за девушку уже нужно вносить королевскую подать, то необходимо поскорее сбывать ее с рук.
Женщина нащупала подстилку и, став на колени, обратила лицо к востоку. Сегодня она уже была не в силах прясть.
Трудный день Эмми Типот пришел к концу.
«А ведь им предстоит еще такая же трудная ночь», — подумала она засыпая.
— Пусть бог воздаст тебе за твое доброе сердце, парень! — пробормотала она, вспоминая старательность Джека Строу.
За сто лет старики не додумались, а вот он приехал и уже наладил навес для лодок. Хороший зятек был бы, что и говорить… Но там видно будет…
Высокие серые волны грозно шли на берег. Но, разбившись о невидимую для глаза гряду подводных камней, светлые и гладкие, докатывались они до песка и, смиренно шипя, широкими языками ложились под ноги. Залив стоял тихий и спокойный, как дождевая лужа.
Джек поболтал босой ногой в воде. Никак не скажешь, что это та самая вода, которая полчаса назад ломила весло, бесновалась вокруг лодки и обдавала людей с ног до головы злой ледяной пеной.
Уже начинало светать, но в тумане трудно было различать предметы за несколько локтей от глаза. За нестерпимым блеском моря уже с полчаса стояло розовое пятно, но солнце, как ленивый работник, никак не хотело подниматься.
— Довольно спать, лентяй! — насмешливо крикнул Джек.
Как всегда после выпивки, у него точно лопались в ушах легкие пузырьки, а во рту был вкус желчи.
«Для того чтобы пить и не пьянеть, нужно хорошо закусывать», говаривал старик Строу, но самому ему, бедняге, редко удавалось выполнять это наставление.
Из трактира Джек прошел на берег. Хлебник Томас сказал, что сегодня ночью будет работа. Да и в трактире болтали, будто из Булони идет большой транспорт полотен и сукон. Однако дядюшка Типот даже не шелохнулся, когда Джек окликнул его ночью. Сильно стал сдавать старик, особенно за последний месяц, когда спать им почти не приходилось.
Джек не видел ни одного свободного дня с тех пор, как приехал, но дядюшка Типот пообещал ему, после того как пройдет сельдь, на неделю или на две отпустит его домой повидаться со своими.
Да, если бы не подвернулись эти ночные дела, трудно было бы перезимовать в Фоббинге.
Всю треску купцы взяли за бесценок, а сельдь пошла в Лондон. Ни вялить, ни солить рыбы в этом году не придется. Вот народ и пускается на хитрости.
— Король за бесценок берет нашу рыбу, а мы его накрываем на вине и на сукнах, — смеялись рыбаки.
«Король и так богат! — думал Джек. — Вон какую тяжелую золотую цепь носит он на груди! Ведь и весь тоннаж и много других налогов идет прямехонько ему в казну. А бедным людям тоже как-нибудь надо жить».
С тех пор как стих страшный северо-восточный ветер, полдеревни по ночам выезжало в море.
Купцы, правда, не давали много заработать, так как, сгружая товар в Фоббинге, они должны были потом отсюда доставлять его за много миль подводами, а это тоже стоило денег. Но все-таки рыбакам кое-что перепадало. Купцы торговались не зря: королевским досмотрщикам тоже нужно было сунуть что-нибудь, чтобы они молчали. Но все-таки на эти гроши можно было закупить немного соли и ячменя на зиму…
«Хоть бы уж светало скорее!»