Джекпот! Выбор!

Собран Энжи

– Похоже, но…

– А это видишь? – указала на слегка примятую траву. – Эти линии рисуют звезду.

– Агроглифы?

– Да, – кивнула я.

Он присел, внимательно посмотрел на примятые стебельки, закрученные по часовой стрелке:

– Кому-то явно нечего делать, – ухмыльнулся, а потом перевел взгляд на меня, и ухмылка медленно сползла с лица: – Ты же в это не веришь, Аля? Не считаешь это чем-то сверхъестественным?

Несколько минут Миша пристально вглядывался в мое лицо, а потом рывком поднялся:

– Идем! Ты замерзла! – и, дернув меня за руку, потянул за собой.

– Подожди! – воспротивилась я

такому произволу.

– Что подожди? Это же все бред, Алин.

Он не сбавлял шаг и не выпускал мою руку, ухватив так крепко, что вырваться не представлялось возможным. Открыв переднюю дверь джипа, загрузил меня в него и защелкнул ремень безопасности.

– Зря ты так, – пробормотала я.

– Зря? Мы два часа бродим по лесу, а сейчас не лето! Ты замерзла. Если о себе не думаешь, то подумай о будущем ребенке!

Взревел мотор, и машина резко тронулась, унося нас прочь из этого чудного леса. Мы ехали в молчании. По стучащим по рулю пальцам, я видела, что Мишка нервничает, но затевать разговор не хотелось. Пусть частично его упреки и были справедливы, но то, что он не захотел выслушать, прислушаться, а принял какие-то свои решения, меня взбесило. Да и вопросы по поводу слежки и гиперопеки остались…

– Алин, прости. Ты, похоже, стукнулась головой значительно сильнее, чем мы предположили и сто…, – видимо он понял, что говорит что-то не то, уловил по моей несдержанной мимике, поэтому решительно оборвал это предложение, оставляя его недосказанным, – Я испугался, – признался он, ероша волосы, – И просто беспокоюсь о тебе и о ребенке.

– Это не твоя проблема, – жестко отрезала я, не понимая, что больше задевает это неожиданное навязанное участие или жест, к которому в голове моментально добавились серые дымчатые глаза и лукавая улыбка.

– Почему же не моя? – удивил меня вопросом Михаил, подъезжая к дому. – Я хочу, чтобы стала моя.

– А как же Лара и Ваня? – спросила, приподнимая правую бровь. Никогда даже в страшном сне не предполагала, что этот разговор состоится.

– Я уже полгода в разводе, Аль, – паркуясь возле моего дома, признался мужчина. – Я опоздал тогда, и не хочу опоздать сейчас. Оставь эти бессмысленные поиски. Неважно, кто это был. Сходим к врачу, разберемся с твоими нервами, и все будет хорошо. У твоего ребенка будет отец.

Боль разрывала душу, слезы невольно катились по щекам, и я склонила голову, пряча глаза. Я всегда надеялась, что этого разговора не состоится, и очень верила в возможность дружбы между мужчиной и женщиной. Итон посмеивался над этой моей наивностью и не раз повторял, что мужчина не дружит с женщиной, которую не хочет сделать своей.

Немного нервно, трясущимися руками, отстегнула ремень безопасности, открыла дверь, выбираясь из машины.

– Ты ничего не ответишь? – спросил безучастно, словно и не было этого нелепого признания.

Возможно, где-то в параллельной реальности мы с Мишей вместе, но в этой он опоздал, появившись в моей жизни женатым и на два года позже Итона. Прав был Тальков, «несвоевременность вечная драма, где есть он и она». И сейчас опоздал. Пусть я и не знаю, правда или вымысел мои воспоминания, но я это обязательно выясню. Нет, даже не опоздал, отрезал себе путь этим своим неверием.

– Не звони мне больше, – бросила я дрогнувшим от беззвучных рыданий голосом, прячась за дверью своего дома.

Что-то грохнула, громко завыла сигнализация, взревел мотор и завизжали тормоза.

Содрогнулась, напряженно выглянула в окно, но, не заметив каких бы то ни было признаков аварии, шумно выдохнула.

Боже, пусть с ним будет все хорошо, и он благополучно доберется домой! Не хочу такой крест на душу.

***

Жизнь безумно странная штука. Она то тянется бесконечно, липнет к тебе, и ты вязнешь в ней, как в паутине, то несется стремительно, подобно сошедшей горной лавине, сметая все на своем пути и не оставляя времени на раздумия, сомнения, страхи и взвешенные решения. И нам кажется, вот еще минутка, еще одна битва и я все наверстаю, но за этим сражением следует следующее, а потом еще и еще, и в какой-то момент ты понимаешь, что наверстывать уже поздно. Если бы я только знала, что моему странному сну отведено не много лет, а всего несколько дней, я бы все сделала иначе, не откладывая свое счастье на потом. Но это все лирика…

А на деле меня неудержимо тянет куда-то, влечет. Струны души натянуты настольно, что ещё чуточку и что-то внутри лопнет, оборвется, вывернув душу наизнанку.

Я не могу больше ждать. Не могу сомневаться. Мне нужно спешить.

С этой мыслью я просыпаюсь и сажусь на кровати. За окном только начинает заниматься сиреневыми сполохами рассвет, развеивая сероватую дымку осеннего тумана, а я всем своим существом ощущаю, что ещё миг и будет поздно. Для меня. Для них. И это самое "их" и является главной причиной того, что я верю. Ни в одной своей самой смелой фантазии я бы не придумала пятерых мужей. В моем исполнении это, скорее всего, был бы ужастик с черным юмором. А тут… Я любила их, принимала, доверилась. Нет, даже мое шизофреничное воображение не могло такое придумать.

Вскочив с кровати, накинула теплый халат и отправилась в гараж. Там, на дальней полке в коробке хранилось все, что осталось у меня от детства и родителей. В ней же сберегались и мои детские рисунки, спрятанные когда-то от мамы на чердаке родительского дома. Открыв папку, вздрогнула от узнавания. Я давно не помнила их. Да, и не открывала эту папку, став взрослой. Для меня она была табу, ведь когда-то давно я пообещала маме больше не выдумывать всякие глупости.

А сейчас смотрела на две луны и странный храм, кровавый след на снегу, сражение дракона и демона, падение в пропасть, черные кляксы фендоров и… и у меня не было слов, так как эти карандашные наброски своей детальностью напоминали великие полотна взрослых художников и никак не могли быть нарисованы шестилетней девчонкой. Последний в папке рисунок заставил вздрогнуть – девушка в окружении пяти мужчин, таких разных внешне, но невероятно похожих в бережном любящем взгляде и снисходительной улыбке, с которой они смотрели на нее. Такие реалистичные, живые. И единственное слово-подпись внизу: «иоМ».

Короткое притяжательное местоимение отраженное зеркально подняло целый ворох воспоминаний со слезами и горечью – меня долго и упорно переучивали писать так. Неправильно. Но я почему-то видела мир таким и старательно выводила буквы левой рукой и всегда с права на лево.

Заблудшая душа – так назвала меня одна из бабок, по которым возили родители, чтобы избавить от кошмарных видений. Только я не боялась своих снов, наоборот всегда с восторгом встречала их, каждый раз узнавая что-то новое.