Джекпот
Шрифт:
Она впервые принимает в себя горячий живой член, огромный, гораздо больше чем тот игрушечный дилдо, которым она мучала себя в номере, распирающий от желания, двигающийся в своём ритме, трахающий её непростительно грубо, обворожительно нагло, обольстительно по-хамски, берущий своё раз за разом. И она не имеет ничего против, абсолютно ничего, ей не к чему придраться, она не может возразить, не хочет поспорить, ни забрать, ни взять, она только может давать.
Давать снова и снова, давать в ротик, в попку, отдаваться на полу, у комода, на кровати,
Потому что она давалка. Горничная-потаскушка, дождавшаяся наконец своей очереди.
«Наконец-то!» - глаза сами закатываются в экстазе.
Лаура стоит рядом, довольно мурлыкая, поглаживая молочную масляную попку, только что распечатанную с таким достоинством, лишённую невинности столь благородно, что у неё нет нареканий. Потом садится на пол и присасывается к окольцованному разбухшему стручку. Заглатывает его целиком, вылизывая скукоженную мошонку языком.
«Дзинь-дзинь» - колокольчик, залитый слюной и маслом, звенит приглушенно. Теперь каждое проникновение сопровождается ритмичным «дзинь».
Зорру трахают размеренно, спереди, сзади, полируя зудящий проход, высасывая остатки чувствительности из стручка, целенаправленно подводя её к краю. Она больше не сомневается в значении этого «дзинь».
Лаура балансирует на грани, не давая стручку разрядиться. Зорра уже не помнит, когда она потеряла чувствительность. Давление в стручке спало, на смену зуду пришло тепло. Её жарят на медленном огне, доводя до кондиции. Горячая печка раскалилась до красна.
Зорра выгибает спину, выворачивает шею, чтобы заглянуть назад. Длинные густые локоны пшеничного цвета, подрагивая, скользят по спине. Спереди упругие сиськи пляшут сальсу. Рядом с этим монстром она хрупкая девочка. Да - высокая, стройная, как фотомодель, на шпильках, но при этом такая хрупкая и податливая, как тесто. Её попка превратилась в пружинистый мякиш с дыркой.
Коренастый бык, бугристый, как кусок скалы, домкрат-бульдог затрахивает фотомодельку в топлёное масло. Взбитые сливки капельками стекают по бедру, брызгами разлетаясь по ногам, пропитываясь в чулочки горячей росой.
Обманутая принцесса-лебедь не выдерживает, делая последний взмах сломанным крылом. Дырка в мякише конвульсивно сжимается, причиняя сладкую боль. Это приводит быка в ярость - он не разрешал - он ещё быстрее вколачивает полено в модельку, ещё сильнее работает железными бёдрами. Зорра готова расплакаться от собственной беспомощности, от бесконечного анального оргазма, который женскими схватками пропитывает её тело.
Она плохая девочка, гадкая, дрянная. Предательница!
Стручок во рту Лауры подёргивается в такт, подрагивает, как осиновый листик, что-то вяло струится из него. Попка Зорры ритмично обсасывает стальной стержень, выдаивает его, и тот внезапно взрывается, резкими сокращениями глазирует свежевыпеченную булочку изнутри, под завязку наполняет её белым кремом.
Дрянная девчонка
22
– Victor, Victoria, - медленно вытягивает Андреа, щурясь. Его сальный сицилийский взгляд скользит по чулочкам, юбочке, вверх к гармонично выпирающим холмикам грудей под кофточкой и останавливается, только когда достигает румяного личика, накрашенного по-вечернему, с родинкой на губе.
– Тебе нравится у нас?
Она отвечает робким кивком и стеснительно отводит глаза. В последнее время она разучилась говорить, не знает, куда девать руки и всё время облизывает губы. Зато её походка на шпильках сделалась мягче, элегантнее, она научилась краситься и со вчерашнего дня выходит на улицу только в женском.
Андреа пригласил её к себе в кабинет, но разговор не клеится.
– Ладно, можешь идти, - задумчиво произносит он, провожая её булочки лапающим взглядом.
###
Зорра становилась Викторией, когда снимала повязочку. Девочки любили её за кроткий нрав, нерешительность, воспитанность. Да, у неё был отсутствующий взгляд, как будто она постоянно витала в облаках, да, она была тихоней, каких свет не видывал, иногда вела себя странно, но зато она всегда приходила на помощь первой, когда речь шла о взаимовыручке.
Лаура полюбила свою протеже с первого дня, заботилась о ней, как мама, следила, чтобы быки - «toros» - так она называла самцов-производителей - случайно не порвали неопытную тёлку во время вязки.
Звенел колокольчик, возвещавший начало периода охоты, Лаура тянула неуклюжую бурёнку к станку, ставила её в удобную коленно-локтевую позу, закрепляла ремни на поясе и бёдрах, затем закидывала юбочку, пальцем проверяла масляную течку и только после этого подводила быка.
Чёрный, как смола, племенной бык, играя мышцами, лениво приближался сбоку. Он как будто не замечал Зорру, топтался на месте, молчаливо буравя её безразличным взглядом. Она коровьими глазами пыталась угадать в нём тихий норов. И только твёрдый, как полено, гладкий, блестящий, как ствол ружья, хобот, болтаясь из стороны в сторону, говорил об обратном.
Внезапно бык запрыгивал на станок, чёрный ствол, начинал дёргаться, как во время семяизвержения, невидимый домкрат задирал ствол вверх, пока тот окончательно не застывал в вертикальном положении. Бык начинал ошалело долбить Зорру тупым концом, не попадая в текущую маслом розочку.