Джекс
Шрифт:
— Мы уже потеряли надежду, но это случилось: Джекс сделал выбор, возможно ли такое?
Я поднимаю взгляд, мои внутренности стягивает в узел, и я начинаю задыхаться. Я чувствую горечь во рту, перед глазами танцуют черные точки. Как парализованная смотрю я на кроваво-красную цифру: тринадцать.
Да, Джексон сделал выбор. Он выбрал меня.
— Счастливица, — шепчет рабыня справа от меня. Я не знакома с ней. — Джекс — удача для нас. У него репутация человека ни разу не причинившего вреда рабыне.
Но ни одну из рабынь
Глава 2. В комнатах удовольствия
Двое охранников тащат меня вслед за Джексом по пустым коридорам, которые ведут из зала прямо к комнатам удовольствия. Где-то здесь и другие рабыни с солдатами.
Мои ноги дрожат так сильно, — всё мое тело сотрясает бесконтрольная дрожь, — что мне с трудом удается бежать и я постоянно спотыкаюсь. Я едва поспеваю за широкими шагами охранников. Большой палец на ноге кровоточит, потому что я за что-то им зацепилась, но я не чувствую боли, не там.
Мой взгляд прикован к широкой спине Джекса. Его мускулы четко обозначены. Военные брюки плотно обтягивают крепкие ягодицы. Он привлекательный мужчина, но, к сожалению, чудовище.
Когда я его оперировала, мне выпало удовольствие рассмотреть каждую часть его тела. Тогда я мечтала о нем: о его голубых глазах, которые, еще не прояснившись после операции, смотрели на меня с благодарностью, о его крепком теле, низком мужском голосе, его… Всё ли по-прежнему функционирует? Меня арестовали прежде, чем я смогла проверить это. Сейчас, для своей безопасности, я предпочла бы, чтобы операция прошла не столь успешно. Может быть, именно по этой причине с тех пор Джекс не брал себе новых рабынь.
Мое сердце пускается вскачь. Какое это имеет значение, если он станет мучить меня и убьет? Никакого.
Перед тем, как войти в стеклянный лифт, он отдает оружие мужчине в униформе, затем мы с Джексом едем наверх. Мы не одни, рядом с охранниками стоит репортер в элегантном костюме, помимо этого повсюду установлены камеры, есть одна и в углу лифта.
Джекс не отвечает на вопросы журналиста и даже не смотрит на него, его взгляд устремлен наружу. Из лифта открывается вид на внутренний дворик. Зрители стремятся наружу, они хотят попасть домой, чтобы ничего не пропустить. Большинство смотрит передачи на мобильных устройствах, перескакивая с одной программы на другую. У них двадцать Воинов на выбор, у каждого свой канал, а утром яркие моменты объединят в одну передачу. Их будут транслировать ближайшие несколько дней, пока не вернется новая смена солдат, и шоу начнется сначала.
Раньше я редко смотрела эту передачу, считая ее примитивной и достойной презрения. Однако правящий режим поддерживает ее, в том числе финансово, поскольку она служит не только развлечением, но устрашением и предупреждением.
Лифт открывается, и мы идем по еще одному пустому коридору, пока не оказываемся перед дверью номер восемьсот двадцать девять. Джексон прикладывает большой палец к сенсорной панели, и дверь распахивается.
Не смотря на то, что Джекс
— Почему по истечении такого долгого времени вы решили взять себе рабыню и почему именно эту? По нашей информации она врач, которая убила вашего брата…
Джекс хватает меня за руку, вырывая из лап охранников, втаскивает в комнату и захлопывает дверь перед носом троих мужчин. Теперь я с ним наедине.
Я тяжело сглатываю, пытаясь протолкнуть ком в горле, но мой голос всё равно тонкий и слабый, когда я спрашиваю:
— Можно мне в туалет?
Я торопливо озираюсь. Автоматически вспыхивает подсветка в теплых тонах. Большая кровать стоит в середине комнаты, что дает возможность привязывать рабынь к ее кованому каркасу. Я содрогаюсь, и мой желудок снова сводит судорогой.
Здесь нет окон, только еще две двери. Одна ведет в ванную, другая — в туалет. Я знаю это потому, что все комнаты удовольствия спланированы одинаково, только обстановка меняется. Есть комнаты, которые похожи на пыточные — всё зависит от того, что предпочитает Воин. Но эта комната напоминает мне больше гостиничный номер в Нью-Волд Сити. Мой бывший парень Марк и я два года назад ездили в отпуск в другой город. Первый и единственный раз я покидала пределы Уайт-Сити и летала на шаттле. Это был прекрасный отпуск. Окна нашего номера выходили на парк с козами и кроликами, которых можно было гладить, и множеством цветов.
Марк был единственным, кто попрощался со мной после заседания суда.
На глаза наворачиваются слезы, и я торопливо смаргиваю их.
— Пожалуйста, можно? — снова спрашиваю я, потому что Джекс не отвечает. Он садится на кровать и вытягивает ноги.
Я тотчас хватаюсь за дверную ручку, но дверь заперта. Черт, кто бы сомневался. Да и как далеко я смогла бы убежать? До первого поста охраны, которые разбросаны по всему зданию?
— Ты не сможешь выйти отсюда, — говорит Джекс угрожающе тихо.
Я поворачиваюсь к нему. Это первый раз, когда он сегодня со мной заговорил.
— Сними с меня ботинки, — приказывает он, пристально глядя на меня. Его голубые глаза сверкают. Из-за щетины их цвет кажется ярче — почти таким же синим, как цвет купола, что имитирует небо.
— Пожалуйста, мне правда очень надо! — Слезы, словно кислота, разъедают мои глаза. Я плотно сжимаю бедра, чтобы не обмочиться в штаны. Мочевой пузырь болит, такое ощущение, что сейчас лопнет.
— Ты смеешь мне возражать? — ревет он на всю комнату.
Я подпрыгиваю от страха, и, хотя мои внутренности сковало, ноги начинают двигаться, будто бы Джекс притягивает меня магнитом. Этот мужчина привлекал бы меня, если бы не был моим смертным приговором. Лучше я буду делать, что он говорит — может, проживу дольше.
Я встаю перед ним на колени, дрожащими пальцами расстегиваю ботинки, и тяну их на себя, но они сидят на ноге словно приклеенные. О боже, я не смогу! У меня нет столько сил.
— Ты хоть на что-нибудь годишься? — ворчит он, отталкивает меня и сам снимает ботинки.