Дженкинс
Шрифт:
И наконец она обратилась к себе самой и своему спутнику. И то, что она увидела, поразило ее.
***
Возвращаться по вечерам в пустую квартиру было невесело. Билли тогда только осознала, что тишина может быть громкой. Очень громкой. Оглушительной. Разрывающей барабанные перепонки. Убивающей.
Конечно же, Пайпер, Фиби и Пейдж часто навещали ее, хоть она их и не просила. Они пытались поддерживать ее, как могли, уповая на свой жизненный опыт, но опыт у них был разный, и советы они давали каждая свои.
«Ты имеешь право ненавидеть Кристи. Когда умерли мои родители, я ненавидела их. Я чувствовала себя брошенной и не хотела жить. Но, пройдя через сто кругов ада, нашла
Да, Пейдж знала, о чем говорила. Но ее родители никогда не желали ей зла. И не она была повинна в их гибели.
«Послушай, Билли, – вторила ей Пайпер. Я многое потеряла. Когда погибла Прю, я сама готова была уйти вслед за ней. Правда. Я никогда не была так заполнена разрушительной яростью. Если бы не мои сестры…не их любовь…не знаю, разговаривала бы я сейчас с тобой. Без Прю я была ничтожеством. Я не знала, как мне идти дальше. Да что там идти! Было больно дышать. Больно говорить. Но посмотри на меня сейчас. Я совсем другой человек. Мне пришлось взвалить на себя всю ответственность за нашу семью, это бремя старшей сестры. И я не сломалась, хотя, видит Бог, это была непростая битва. Мы уничтожили Хозяина. Мы пытались изменить мир. Мы прошли через многое. И я знаю, что смогла бы повторить это снова. Не сдавайся. Поверь мне, если б только сумела – отдала бы все, чтобы вернуть Прю. Но это невозможно. И мне остается черпать уверенность в памяти о ней. Пусть она не с нами, ее дух спокоен, потому что я берегу нашу семью, как она когда-то. И, черт возьми, никто не сможет отнять у меня это! Все, что случилось, было трагедией, и я никому не пожелаю этого. Но, не пройдя через толщу боли, я бы никогда не стала такой сильной, как сейчас».
Конечно, Пайпер легко говорить! Она никогда не оставалась одна. У нее были сестры и муж, который боготворил ее. У нее была поддержка. У нее были те, о ком пришлось заботиться, и она жила если не ради себя, то ради них.
«Пайпер права, – компетентно заявляла Фиби. – Любая потеря есть испытание нашей стойкости. И жестокий урок. Мне своими руками пришлось убить мужчину, которого я любила больше всего на свете. После этого я перестала верить в любовь. В то, что я достойна счастья. Меня постоянно грызло чувство вины. И этот вопрос: почему? Что мы сделали не так? И знаешь... я тысячу раз старалась объяснить это себе, пока не поняла: это все равно случилось бы. Мы столько раз пытались просто быть вместе, отчаянно боролись…Но некоторые вещи просто случаются. Независимо от тебя, от нас. Вопреки всякому сопротивлению. Да, можно было бы все изменить. Повернуть время вспять еще раз. Но итог был один. Ты бы потеряла ее. Их. Нужно время. Ты миришься с этим. Не держись за прошлое. Отпусти. Я тоже боялась, что обречена на одиночество. Но теперь замужем и любима. Если у нас отнимают, то однажды нам вернут».
Разумеется, Фиби была права. Да и все они правы. Но для нее это было слишком. Она была совсем одна, и эти смерти, такие внезапные, одна за другой, лишили ее всякой веры. Не было сил что-то доказывать. Не было сил извлекать уроки. Не было сил даже смириться. Она смотрела на мир широко открытыми глазами, в которых была пустота. И уже не боль мучила ее, а беспомощность.
***
Мягкое тепло обволакивало и лишало сопротивления. Когда поцелуи стали настойчивее, она застонала. Хотелось раствориться в этом теле и забыть обо всем. Это там она была женой и матерью, над которой постоянно довлели слова «должна» и «нельзя». А здесь никаких запретов и границ не существовало. Здесь она была просто женщиной. Женщиной, которая истосковалась по ласковым рукам. Пайпер шумно выдохнула, когда эти руки стали творить с ней что-то невообразимое…
***
А жизнь медленно текла, огибая Билли. Она машинально ходила в колледж, обедала, писала конспекты и засыпала. И потом снова ходила в колледж… Все по кругу. Раз за разом.
Как-то
Но, как ни странно, было действительно весело. Даже Билли заразилась томной пьяной беспечностью. Несколько коктейлей – и ноги сами пустились в пляс. Растворяясь в шумной толпе, клубке разгоряченных тел, направляемой, словно языческая масса, бодрыми ритмами, она как-то забыла о себе, Кристи и родителях. Просто двигаться в такт…
Небольшое похмелье и проспанные первые две пары – небольшая расплата за полночи забытья. Всю неделю Билли держалась. Исправно ходила на лекции и пила газировку. Но она уже знала, что снова придет туда.
На второй раз, в клубе более дешевом и менее шальном, все прошло даже лучше. Стадо незнакомцев, море почти бесплатной выпивки. Она пару минут помешкала. Но терять было нечего. Хаос музыки звал. И к черту все!
Теперь Билли каждый уик-энд проводила в клубном загуле. Досадно было, что приходилось прерываться и возвращаться домой. Не сильно утешало то, что она всегда приходила с каким-нибудь «кавалером». Сначала они распивали бутылку, добирали недостающие градусы, потому что прикоснуться к чужому пропахшему смесью сигаретного дыма и пота телу Билли могла, только будучи пьяной в зюзю. Но после нескольких тостов все рамки для нее стирались, и тогда…Тогда они с каким нибудь Бредом, Питером или Майклом укладывались в постель. Вяло занимались любовью, чем-то обоим надоевшим и ненужным, однако старательно изображали пьяную страсть и увлеченность.
Наутро она почти ничего не помнила. Ни парня, ни как именно это происходило в этот раз. Но какое это имеет значение? Случилось, и ладно. Поначалу ей было как-то неловко, стыдно за свое поведение, но потом и это прошло. «Кавалеры» всегда угощали ее выпивкой, травили скабрезные анекдоты и не особо заморачивались по поводу ее хмурого лица. Хорошо еще, что никто из них не догадался ее обокрасть.
Так проходили недели, и Билли «подсела» на этот образ жизни. Она уже и не стремилась сдерживать себя. Функция контроля вылетела. Из развлечений выходного дня тусовки превратились в ежедневные утехи. В колледже она появлялась редко. Деньги заканчивались, и от заведений средней руки, которыми кишел Сан-Франциско, она перешла к укромным уголкам, где разливали непонятно что. Зато это бодрило лучше прежнего. Здесь безумствовала самая прожженная публика. Теперь у нее было несколько постоянных воздыхателей. Билли равнодушно спала с ними по очереди, а они за нее платили. Очень практично. Приходила она с одним, а уходила с другим, потому что «клиенты» предпочитали получать «стулья» заранее.
Билли избегала Пейдж как могла. Ей с трудом удавалось не срываться и не орать на сестер Холливелл, когда те осмеливались заявиться к ней домой. С каким удовольствием она бы испортила с ними отношения, чтобы никто – никто! – ее больше не трогал. Что дали ей их советы? Если им больше нечем помочь, пусть отваливают. Кудахтанье ее уже достало.
Становилось все трудней прятать выпивку в квартире. Но, в общем-то, не считая мелких неприятностей, все шло хорошо. Девушка быстро погружалась в пучину. В редкие моменты протрезвлений ей становилось противно, но следом приходила жалость. Садистское удовлетворение приносило это бичевание, а угрызения совести она топила в выпивке.
А потом это случилось. Кто-то из клуба дал ей наркотик.
Даже сейчас Билли гнала воспоминания об этих месяцах своей жизни – слишком мало она помнила, потому что полгода провела в почти непрерывном состоянии кайфа. Но того, что она помнила, хватало. Даже думать о том, каким кошмаром это все обернулось и чем могло закончиться, было страшно.
Слава Богу, она «села» на какие-то «легкие» таблетки (Билли усиленно делала вид, будто не помнит, что именно это было и как называлось, так велел ей врач, но также было ясно, что, вздумай она продолжить, в мгновение ока сможет их достать по самой выгодной цене). Слава Богу, Холливеллы среагировали сразу же, как поняли, что с ней. Нашли деньги и подыскали клинику. Она обещала вернуть им хотя бы часть этой суммы, но, даже заработай она миллион, это не поможет ей расплатиться.