Дженни. Ближе к дому
Шрифт:
Дойдя до мусорной кучи, он полюбопытствовал, что именно в ней находится, и остановился поглядеть хорошенько. («Всю жизнь вижу, как Туземец Ханникат копается в мусорных кучах, и просто не знаю другого человека, который бы так интересовался всем, что люди выбрасывают. И в то же время я ни разу не видел, чтобы он взял что-нибудь из кучи и унес домой. Можно бы думать, что такой человек обязательно что-нибудь да найдет на продажу мусорщику или чтобы унести домой, но только не Туземец. По-моему, с него довольно и просто полюбопытствовать, что другие люди выбрасывают».)
Раздобыв палку и потыкав ею в мусорную кучу, он нашел одни только веточки ивы и тунгового дерева, много завядших одуванчиков
Чтобы дойти коротким путем от дома Мэйбл на Черри-стрит до его двухкомнатного домика-мастерской в глухом конце тупика за городским пожарным депо, требовалось всего несколько минут.
На углу узкого тупика не было столба с табличкой, и даже на городской карте не было его названия, но с незапамятных времен тупик назывался Большая Щель. («Вот где уж никогда не повесят таблички с названием. Спросите кого угодно в Пальмире, почему так вышло, и вам расскажут. Я как только подрос, так тут же узнал, почему этот тупик так называется. А если какое-нибудь место обходится сорок или пятьдесят лет без вывески, так значит, есть-таки за что его помнить. А начали так называть потому, что в тупике стояло с десяток или побольше хибарок и лачуг, которые жались одна к другой, словно корзины с маисом, и среди них были и такие домишки, где белые мужчины и подростки, уже начинавшие бриться, могли проводить время от заката до восхода с веселыми негритяночками. Все это миновало и давно в прошлом, один только и остался от тех времен домик, где живет Туземец Ханникат и чинит радиоприемники и всякие другие электроприборы. Мужчине нынче приходится устраиваться по-другому, если ему понадобится такого рода компания».)
Направляясь к Большой Щели, Туземец увидел Фатти Леттимора, Милларда Веста и других знакомых, но уткнул голову в воротник и прибавил шагу, не дав никому заговорить с собой и остановить на полдороге. Солнце уже садилось, а он хотел дойти поскорее до мастерской и закончить ремонт приемников, которые он обещал починить еще на той неделе.
Как только он завернул за угол пожарного депо и вошел в тупик, он сразу увидел, что у него на крылечке сидит Клайд Хефлин. Клайд был одно время профессиональным борцом и разъезжал по всему штату, выступая на ярмарках и в балаганах, но был пожизненно дисквалифицирован прокурором штата, после того как в бешенстве задушил другого борца на ярмарке. Он был два раза женат, но обе жены развелись с ним, вытерпев сколько могли побоев.
— Пора уже тебе, растяпа, показаться в здешних местах, — окликнул его Клайд громким басом. — Я битый час тебя дожидаюсь. Да кто ты такой, черт тебя возьми? Что ты о себе вообразил? Я не того сорта человек, чтобы сидеть тут и дожидаться всякого, вроде тебя.
Туземец подошел ближе, и Клайд, хмурясь, поднялся с места.
— Здравствуй, Клайд, — сказал Туземец, поднимая руку в знак приветствия. — Как поживаешь?
— Не твое дело. Если бы ты не пришел сейчас, я уж собирался пойти к этому большому кирпичному дому на Черри-стрит и вытащить тебя оттуда. Нечего было столько времени валандаться с бабой из-за того только, что ты на ней женился. Мне нужен мой приемник, черт побери. И нужен сию минуту. Ты с ним уже целую неделю дурака валяешь.
Клайд Хефлин был крупный дюжий мужчина, густо обросший темными волосами, и первый крикун во всем городе. Разговаривая с кем-нибудь, он любил орать так, чтобы его было слышно с одного конца городской площади до другого, и его ревущий бас был так же для всех привычен, как полуденный свисток на лесопильном заводе. Основная его должность была помощник шерифа, а кроме того, он служил в полиции сверх штата. Городская полиция нанимала его патрулировать улицы вечером и ночью по субботам, когда город бывал переполнен приезжими фермерами, и он всегда носил с собой наручники, дубинку и револьвер. Клайд любил похвастаться тем, что всегда найдет предлог сбить негра с ног кулаком, прежде чем надеть на него наручники и отвести в тюрьму. За последние десять лет он убил не одного негра, но всегда оправдывался тем, что выполнял только свой долг и защищал собственную жизнь, и его ни разу не судили за убийство. («Не спрашивайте меня, почему так, этого я не знаю, но Клайду Хефлину ненавистны негры больше, чем проповеднику ненавистен грех. Много я видел людей за свою жизнь, но ни разу не встретил такого мерзавца, как Клайд».)
— Зайди в дом, Клайд, — сказал Туземец, отпирая дверь. — Твое радио починить недолго. В один момент будет готово. Я знаю, в чем там дело.
Они вошли в дом, и Туземец включил свет. Маленькую мастерскую загромождали разобранные приемники всех цветов и размеров, мотки и обрывки проводов, пыльные остовы плиток, печей и настольных ламп валялись на полу. Яркие табель-календари прошлых годов и пестрые цветные фото из журналов висели по стенам. Широкий деревянный верстак занимал много места в тесной комнатке. Дверной проем без двери вел во вторую комнату, где стояла двуспальная кровать. Из прочей мебели во второй комнате был один только некрашеный деревянный шкафчик, прибитый гвоздями к стене.
Туземец снял кепку и куртку и, прежде чем подойти к верстаку, повесил их на гвоздь за дверью. Порывшись на верстаке и заодно приведя в порядок загромождавший его хлам, он в конце концов отыскал маленький красный приемник с фамилией Клайда на ярлыке.
— Это починить недолго, — сказал он Клайду, садясь на табурет и нагибаясь над верстаком. — Думается, я точно знаю, что тут неладно. Похоже, кое-где винтики и контакты ослабли. Я помню, что смотрел приемник на днях. Выпускают их нынче скоростным методом. Вот отчего они так часто и портятся. Контакт нарушится или винтик выпадет, а как починишь, то по большей части работает лучше нового. Я против того, чтобы брать с человека за новые лампочки, когда только и надо, что подвинтить кое-где.
— Так какого же черта ты сразу после осмотра не починил приемник?
— Должно быть, некогда было.
Клайд уселся в шаткое кресло с набивкой из хлопка, покрытое серым одеялом. Когда он откинулся на спинку, кресло заскрипело и покосилось на бок.
— Приходится тебе отдать справедливость в одном отношении, — помолчав, сказал Клайд и захохотал так, что кресло опять заскрипело и покосилось, — хотя ты всего-навсего радиотехник-самоучка.
— То есть как это? — спросил Туземец.
— Да, так что ты уж, конечно, переплюнул всех этих жуликов в нашем городе. Должно быть, виновато твое счастье, о котором мне все уши прожужжали. Держу пари, много этих жуликов увивалось бы за вдовой Фрэнка Бауэрса, чтобы прибрать к рукам ее денежки, кабы ты не прибежал на Черри-стрит первым да не всунул ногу в дверь. А все-таки жалко, что Фрэнк скоропостижно помер в такие годы и оставил все имущество вдове для какого-то лодыря, который из этих денег и десяти центов не заработал за всю свою жизнь. Мне наплевать, что именно ты со своим счастьем женился на ней — по-моему, все равно это срам один. Ну, да какого черта! Со всяким может случиться, кто помрет и оставит жене сколько-то долларов. Вот из-за этого одного я больше и не женюсь никогда. Не собираюсь оставлять после себя вдову для какого-то ублюдка, чтобы он потом пустил по ветру все мои трудовые денежки.