Дженни. Томасина. Ослиное чудо
Шрифт:
Словом, немало придётся учесть и запомнить, иначе семья не сживётся. И вот они уже бежали по переулкам и проходам к этой, новой жизни.
Вдруг Питер испугался — а что если мистер Гримз уехал? Уволили его, скажем, и он уехал, его теперь не найти. А что если он заболел, лежит в больнице? Он ведь очень старый старик, такие всегда хворают. Там, на корабле, они об этом не подумали, а сейчас Питер прежде всего боялся, что Дженни придёт в отчаяние.
Дженни что-то почуяла и, как ни устали её лапки, припустила ещё быстрее. Железные ворота
— Гляди!.. Нет, вон там!..
Питер взглянул и увидел вдалеке жёлтую точечку огонька.
— Это у него, — еле дыша сказала Дженни. — Он дома. Слава Тебе, Господи!..
Сейчас, увидев цель, они почему-то не побежали, а медленно пошли на жёлтый свет. Когда они поравнялись с лачужкой, оказалось, что это горит верхний свет, лампа без абажура. Из домика слышались голоса, словно кто-то спорил, но в окно никого видно не было. Ящики алой герани сторожили у дверей; белая, розовая, оранжевая, абрикосовая пышно цвели за окнами. В доме вроде бы никого не было, только звучали голоса, не знакомые ни ей, ни ему.
Тайна открылась, когда голоса сменились музыкой — лёгкой и весёлой музыкой из оперетты.
— Это радио, — сказал Питер. — Наверное, он ушёл, свет не выключил и радио оставил. Значит, мы его удивим. Хоть бы дверь была открыта!
Дженни вместо ответа странно заворчала и, обернувшись к ней, Питер увидел, что хвост её увеличился вдвое, а пушистое жабо стоит торчком.
— Что с тобой? — крикнул он.
— Н-не знаю… — сказала она. — Ой, Питер, я боюсь!..
— А я не боюсь, — отвечал храбрый Питер, хотя не был в этом уверен. — Чего бояться? Пойду-ка я первым, — и толкнул дверь. Она широко распахнулась.
В комнате было чисто прибрано, на столе ничего не стояло, словно у мистера Гримза не было еды. Герани цвели вовсю, листья казались особенно толстыми и бархатными, а цветы наполняли комнату сладким и острым благоуханием.
Когда глаза его привыкли к яркому свету голой лампы, Питер увидел мистера Гримза. Тот уже лёг и лежал совсем тихо — спал, наверное, выпростав из-под одеяла узловатые руки. Сердце у Питера дрогнуло, он едва не заплакал, ибо никогда не видел такого прекрасного лица.
«Прямо как ангел, — подумал он. — Нет, прямо как Бог».
Седые усы так красиво обрамляли рот, нос был так тонок, голова так благородна, лицо поражало покоем и величием. Ни ясный лоб, ни узловатые, впервые отдыхающие руки не говорили о горе. Что-то коснулось их старичка и обдало царственной красотой.
Питер не знал, долго ли смотрит, но оторваться не мог. Тут радио замолчало, он стряхнул чары, обернулся к Дженни и сказал так тихо, как говорят над спящим ребенком:
— Видишь, спит… Мы его удивим. Проснется — а мы здесь!..
Но Питер был неправ. Мистер Гримз не проснулся.
Всю ночь напролёт Дженни, забившись в угол, плакала о том, что старичок никогда не узнает про их возвращение. Питер пытался утешить её, но она дрожала, и было странно, что мистер Гримз спокоен и радостен, когда ей плохо.
Лампочка светила, приёмник играл до полуночи и снова ожил в шесть утра — Питер оттого и проснулся, когда, сам не замечая, ненадолго уснул. Почти сразу вслед за этим послышались шаги и чей-то голос:
— …Иду я за ключами, а у него свет горит, радио играет…
Десятник и два докера вошли в открытую дверь.
— Постойте-ка там! — сказал десятник. — Что-то он не того… Эй, Билл! Билли Гримз! Ты чего, захворал?
— Помер он, бедняга… — сказал первый докер.
Все трое сняли шапки и нерешительно подошли к кровати, хотя ничем уже не могли обеспокоить хозяина. Десятник обвел печальным взором тихого старика, яркие цветы, полосатую кошку с блестящими глазами и тёпло-белого кота без единого пятнышка. Потом он выключил радио и погасил свет.
— Умер, — сказал он. — А были с ним только две верные кошки…
Питер даже обрадовался, что Дженни не понимает этих слов, и тому, что рабочие не узнают печальной правды. Тем временем десятник бережно прикрыл одеялом плечи и голову мистера Гримза. Один из докеров нагнулся, почесал Питера за ухом и сказал:
— Вот какое дело, киски… Придётся вам искать новый дом, нового хозяина… Ну ничего, мы тут управимся, чтобы всё было чин-чином, а потом уж и вас пристроим… Билл не хотел бы, чтоб обижали его старых друзей.
И все трое тихо ушли, а дверь не закрыли.
— Они всё сделают, — сообщил Питер Дженни. — Он мне сказал. Ты не беспокойся…
Но Дженни всё плакала, причитала и каялась.
— Если б не я, он был бы жив… — говорила она — Он жил бы ради нас… А заболел бы, мы бы сидели с ним… или сбегали за помощью… Лучше бы мне умереть, чем ему!..
Питер понял, что надо её отвлечь. Конечно, думал он, забыть она не забудет, нельзя забывать о своей жестокости, но нельзя же грызть себя до смерти. Надо немедленно отвлечь ее, и сделать это может только он.
— Дженни, — проговорил он наконец. — Я хочу домой… На Кэвендиш-сквер.
— Домой?.. — переспросила она.
— Да, — отвечал он. — Может, увижу хоть издали кого-нибудь из моих…
— Иди, — сухо сказала Дженни. — Я тебя не держу.
— Как же я пойду без тебя? — быстро сказал он. — Я и дороги один не найду… Помоги мне!
Дженни выпрямилась, лизнула себя несколько раз и нетвёрдо начала:
— Если я нужна тебе…
— Очень нужна! — поспешил он ответить.
— Тогда я пойду с тобой куда хочешь, — закончила она. И они выскользнули из лачужки. На сей раз первым двигался Питер, Дженни бежала за ним.