Джентльмен-авантюрист
Шрифт:
— Это-то и довело меня до беды. Я тебе не рассказывал?
Пруденс не хотелось, чтобы хоть малейшая тень легла на это утро, но если Кейту нужно выговориться, она его выслушает.
— Что?
Кейт прислонился к столбику кровати.
— Мне приказали продать военный патент.
— Почему?
— Чтобы избавиться от меня. Меня могли выгнать из армии с позором и разжаловать. Тогда и патент нельзя было бы продать. А это единственные средства, с которыми уходит из армии большинство офицеров.
— Выгнать? За что?
— За постоянный отказ подчиняться дисциплине и, как заявили, побуждение других к тому же.
— Что за идиотские правила?
— Здесь? Например, клерки должны вставать всякий раз, когда я вхожу в комнату. Это отвлекает их от работы, порой приводит к кляксам или другим погрешностям, но, как меня проинформировали, это должно быть именно так и не иначе. Думаю, потому, что Фламборо, Драмкоту и остальным нравится почитание.
— У слуг тоже свои ранги. И каждый надеется, что есть кто-то ниже, кто будет исполнять приказы.
Кейт уныло улыбнулся:
— Родившись в высших сословиях и имея много подчиненных, я не могу это комментировать. Ты ценишь такие условия?
Пруденс задумалась.
— Нет, но это восхитительно — иметь слуг, которые делают жизнь удобной.
— В самом деле?
— Какие правила ты нарушал в армии?
— Большей частью те, что касаются мундира. И не только моего, но и моих людей. Их могли наказать за потерянную пуговицу или неначищенную кокарду. Хорошие генералы во время боев на многое смотрели сквозь пальцы. Но как только наступало перемирие, снова цеплялись к каждой пуговице и поклону и наказывали нарушителей. А еще муштра. Вернувшись из боя, мы все скучали, и бесконечная муштра не помогала. И я придумал тренировки, которые могут помочь в настоящем бою. Это посеяло раздоры. Некоторые из моих людей предпочитали скуку, другим нравился мой режим. Но большинство офицеров не хотели волнений и беспокойства. Я неугомонный и беспокойный человек.
«Это и привело тебя в Дарлингтон… и ко мне».
— Мне предложили полк, отправлявшийся в Индию, где моя беспокойная натура могла пригодиться, но я отказался. Понимаешь, это слишком далеко от Кейнингза. — Кейт смотрел в окно. — Ты не задумывалась, что если очень сильно чего-то хотеть, то на пути к желаемому непременно возникает хаос?
Если бы не минувшая ночь, Пруденс подошла бы ближе и коснулась его. А теперь ей осталось только говорить:
— Ты ни в коей мере не повинен в смерти брата, Кейт.
Он взглянул на нее:
— Мы спорили, и спорили яростно.
Артемис обвинила его? Определенно нет, иначе бы он так не верил в нее.
— Спор никого не убивает.
— Я однажды слышал, что человек умер от гнева, но Роу даже не побагровел во время спора. Он был бледен и холоден. Как всегда.
— Что его так разозлило?
— Я. Как всегда. Его оскорбляла сама моя натура, и у него были на это причины. Я во многом потерпел неудачу и вечно вносил смуту в чью-то размеренную, упорядоченную жизнь.
Кейт по-прежнему смотрел на нее.
— Моя жизнь была совсем не упорядоченной, — призналась Пруденс.
— Но возможно, я сделал ее хуже.
Пруденс подошла к нему, просто чтобы быть ближе.
— Мы уже это обсуждали. Моя жизнь никак не ухудшилась из-за твоих действий.
— Спасибо тебе. — Кейт взял ее руку. — У меня свои демоны. То, что Роу не верил в меня, очень
«О ребенке, — сообразила Пруденс. — Но твой брат именно так и думал, а ты до сих пор не знаешь об этом».
— В конце концов, я хлопнул дверью и, как говорится, отряхнул прах Кейнингза со своих сапог только с теми деньгами, что были у меня в кармане. Я приехал с Джебом в Нордаллертон, чтобы в карете отправиться в Лондон, и отослал Джеба с Орешком обратно. Если бы я взял лошадь и поехал на юг верхом, Роу не стал бы обвинять меня в конокрадстве, но я был решительно настроен не брать того, что мне не принадлежит. Гордость и глупость. Но это свело нас с тобой вместе, — заключил Кейт с улыбкой. — Так что это был не такой плохой порыв, как в то время казалось.
— Из-за этого порыва ты оказался в ловушке.
Пруденс пришлось это сказать.
— Если ты внимательно слушала мою историю, то знаешь, что я никогда не позволяю правилам поймать меня в ловушку.
Пруденс покачала головой, ей так хотелось притянуть Кейта к себе, но Карен объявила, что завтрак подан, и момент был упущен.
Они прошли в будуар и сели за маленький стол.
— Ты говорил вчера с матерью? Она очень сердится?
— Злится. — Кейт налил себе эль. — Она не слишком эмоциональна, но легко раздражается и цепляется за свои идеи. Заявила, что я глупец, раз женился так неразумно. Я сказал, что если она познакомится с тобой, то переменит свое мнение.
— В этом платье? — спросила Пруденс.
— Дело не в платье. Она отойдет. Ей нужен внук и наследник в детской, а ты сосуд.
Пруденс подняла глаза от чая, желая задать очевидный вопрос, но, не зная, как.
— Она все еще жует свою горькую жвачку, но, по пословице, она не одна нос морозит, чтобы бабушке досадить.
— В твоих словах тоже горечь, — заметила Пруденс. — Она твоя мать и должна любить тебя.
— Какое милое замечание! И странное… Тебе не кажется? Материнская любовь — это какая-то алхимия? Если так, то здесь она не работает. Мы с ней понимаем друг друга так же мало, как я и Роу, и никто из нас не видит потребности преодолеть это. У меня были любящие няня и слуги, а у нее наследник, на котором она сосредоточилась, который должен был остаться здесь и украсить ее жизнь.
— Это очень странно.
— Да? Как я сказал, это не редкость, возможно, потому что в местах вроде Кейнингза родители редко видят своих детей.
— Ох, Кейт, не думаю, что мне это понравится.
Пруденс слишком поздно сообразила, что ее ответ задел тему неосуществленных брачных отношений, но слова невозможно было взять назад.
— Именно это я и подозревал. Я не намерен руководить тобой в этом. Думаю, мне и самому понравится возиться с мальчишками, но, к сожалению, есть другие обязанности, которые отвлекают нас. Лондон, например.