Джентльмен-капитан
Шрифт:
Она презрительно рассмеялась, тряхнула огненно–рыжими волосами и воскликнула с издёвкой:
— Да вам вообще ничего не известно ничего, Мэтью Квинтон! Мария, Матерь Божья, прости меня! Вы и вправду верите, что я рискну столь многим, чтобы сразить Кэмпбеллов? Вы и впрямь верите, что я пойду на такой риск, зная, что Карлу Стюарту стоит щёлкнуть пальцами, дабы раздавить нас, как вы выразились? — Она встала, ухватилась за край стола побелевшими от напряжения пальцами и склонилась ко мне. — Здесь творятся дела куда более великие, чем противостояние Макдональдов и Кэмпбеллов, капитан. Куда более великие, чем Карл
Потом она медленно направилась в мою сторону вдоль длинного зала. Я наблюдал за ней, изо всех сил стараясь не пасть жертвой её красоты. Это спокойное лицо, гордая походка, волосы, тронутые золотом в свете факелов. Завораживающее зрелище.
— Королевство островов будет восстановлено, капитан. Наследие моего сына получит независимость, подтверждённую Папой и защищённую Нидерландами.
Я уставился на неё. Королевство островов? Папа и Нидерланды? Это невозможно. Её слова не имели смысла. Она обезумела, или я обезумел, или, может, всё путешествие «Юпитера» мне приснилось. Да. Я проснусь в своей постели в Рейвенсден–Эбби с протекающей, как всегда, под дождём крышей, и с Корнелией, как всегда, лежащей рядом со мной, и всё снова будет хорошо.
Я помотал головой. Мысли неслись в ней одна за другой, мысли, заявлявшие, что я не сплю и не сошёл с ума. Папа и Нидерланды — католики и протестанты — никогда не объединятся для создания нового государства здесь, на краю Европы, подумал я. Я пытался осознать грандиозность заявлений графини, её амбиций. Королевство островов давно пало, оно мертво и захоронено, и не может воскреснуть; большую часть последнего столетия голландцы сражались за своё выживание против армий католиков, стремившихся стереть их с лица земли, армий, посланных, а иногда и оплаченных Папой. Нет. «Нет», — кричал мой рассудок, пока я смотрел на невозмутимое прекрасное лицо, что становилось всё ближе и ближе, это не просто невозможно, это противоречило всему, что я считал истинным: «Папа и Нидерланды?».
Тут я вспомнил годы, проведённые мною в качестве гостя в Голландии. Я подумал о том, что узнал от семьи Ван–дер–Эйде и их соседей. Голландцы с лёгкостью терпели католиков в собственных границах, они заключат союз с самим Папой, если это принесёт им доход. Для голландцев торговля важнее всего, а Римская церковь со всем её богатством была привлекательным торговым партнёром. Его святейшество Папа Александр Седьмой из знаменитого банкирского дома Киджи, возможно, был вдвойне привлекательным. В таком случае…
— Голландцы получат гавани для торговли и рыболовства и надёжное укрытие на случай новой войны с Англией, — медленно заговорил я, думая вслух. — Базу для атаки вглубь земель короля при любых разногласиях между нами в будущем. И с таким выгодным соглашением им нет никакого дела до того, какую веру исповедуют их марионеточные лэрды островов: католическую, протестантскую или магометанскую.
Миледи кивнула с улыбкой, что дарит учитель особо твердолобому ученику, наконец ухватившему простейшее понятие.
«Королевство островов будет восстановлено». Это походило на безумие — но то воистину была эпоха, когда безумие вошло в моду, и новые государства рождались каждый день. Я подумал о Португалии, самом молодом королевстве в Европе, причуде, которая, тем не менее, вскоре даст Англии её новую королеву.
— Но король не потерпит такого оскорбления, — сказал я, потому что нужно было хоть что–то сказать. — Вы вряд ли смогли бы дать ему лучший повод для войны с Нидерландами, о которой он мечтает…
Она стояла теперь совсем близко, в нескольких дюймах от меня. Я чувствовал запах её тела, сладкий, как дрок, солоноватый и свежий. Я поднял глаза, и в мерцающем свете факелов мне показалось, будто я вижу двух разных женщин. Одна была властной и великолепной — до мозга костей будущая королева–регентша этой новой земли. Но когда тени пробегали над её огненно–рыжими волосами и гладкой бледной кожей, то в мгновение ока она превращалась в существо зловещее и сверхъестественное.
— Позвольте предложить вам альтернативную историю, капитан, — заговорила она, и голос её был так же резок, как крики чаек, кружащих за стенами замка. — Ваш король Карл уже слаб. Глупец, он оттолкнул собственных сторонников, и Макдональдов в их числе. — Она замолчала, сердито подняла руки, затем со вздохом опустила их. — Это намного важнее того, кто получит назад свои земли, а кто — нет, Мэтью. Многие сравнивают вашего короля с Кромвелем в дни его величия, и король проигрывает в сравнении. Вам это известно. Кромвель заставлял Европу дрожать. Карл Стюарт стал для неё посмешищем.
Её слова были чудовищны, невыносимы, вдвойне таковы оттого, что я знал — это правда.
— Представляете, что станут делать в Уайтхолле и в Лондоне, когда наша маленькая задумка осуществится, Мэтью Квинтон? С политикой вы знакомы лучше меня. Мы преуспеем, и из западной части Шотландии вырежут католическое государство под защитой голландских пушек. — Она наклонилась ближе, и я почувствовал её дыхание на своём ухе. — Подумайте об унижении, о бесчестье. Король Стюарт неспособен сохранить в целости даже унаследованное им Шотландское королевство? Старые пуритане, служившие Кромвелю, и многие другие поднимутся против него. Это будет великое воинство, Мэтью. Все те, кто видят в короле похотливого профана, а я слышала, что это большая часть населения Англии. Они выгонят его обратно за море, Мэтью, или пошлют на плаху, подобно отцу.
Я знал, что в её словах кроется правда. Я чувствовал это нутром, как понимал и разумом. Но мой отец сражался и погиб за короля Стюарта, слабого, неумелого, но всё же короля. Возможно, настало время и мне поступить так же. Да! В этот миг я понял, что буду биться за своего короля до последнего вздоха, как сделал и отец. Что ещё мне оставалось? Это был мой долг, смысл моего существования и Богом данная почётная обязанность. Это моя семья и моя жизнь. У меня не было выбора. И всё же в тот миг я сделал выбор.