Джентльменов нет - и привет Джону Фаулзу!

Степановская Ирина

Машинально она сворачивала кругляшками фарш, кипятила в кастрюльке воду для супа. «Но для того чтобы сидеть дома с ребенком, нужен кто-то, кто мог бы зарабатывать деньги. В крайнем случае муж. У меня его нет, и он мне не нужен. Я должна сама делать карьеру, платить за квартиру, содержать няню... И мне уже двадцать шесть лет».

Чей-то голос, очень похожий на голос мамы, тут же ей возразил: «Зато, если ты сядешь с ребенком дома, он не будет нервничать оттого, что ты все время куда-то уходишь, и перестанет капризничать!»

Она отвечала: «Еще неизвестно, перестанет или нет. Но если я буду сидеть дома – я точно сойду с ума! Не выдержу, не смогу. Ему исполнится

семь, мне – тридцать. Мне придется начинать карьеру сначала. А погрузиться на несколько лет только в заботы о ребенке, думать о продуктах, о тряпках как о главном – сама мысль об этом ужасна. Я уже буду не я в таком случае. Ребенок сожрет меня без остатка. Нет, ни за что. Вот я поеду сейчас брать интервью, вечером сяду за компьютер, стану писать книгу. И что бы ни говорили вокруг, буду ощущать свою ценность, двигаться, мыслить, ощущать себя человеком, а не курицей, способной только высиживать яйца».

– Хо-чу-у-у гу-у-уля-я-ять! – раздался пронзительный вой из-под стола. Это сын, видя, что мать не обращает на него внимания, решил напомнить о себе.

– Теперь жди Галю. Пойдешь гулять с ней после обеда, – как можно более непринужденным тоном сказала Лиза и полезла в пакет за морковкой. – Надо было сразу вставать с постели. Я предупреждала, что мы можем не успеть на прогулку.

Сашка вылез из-под стола, бросился на пол и стал изо всех сил молотить ногами.

– Сейчас придут соседи снизу узнать, кто это стучит им над головой! – нарочно равнодушным голосом предупредила Лиза.

– Не приду-у-ут! – продолжал вопить Сашка.

«Мама рассказывала, что в детстве я тоже была упрямая как ослица. – Лиза, сдерживаясь изо всех сил, чистила лук. – Впрочем, я, наверное, упрямая и сейчас. – Луковые слезы капали с ее щек в миску, где уже плавали очищенные кругляки картофелин. – Только бы не сорваться! – думала она. – Раз утро пропало, надо отвлечься, думать об интервью. Вечером, когда я вернусь, останется немного: почитать ему на ночь книжку – и в постель. А потом я смогу заняться настоящей работой».

Лиза повернулась к плите и принялась бросать овощи в кастрюльку. Сашке надоело орать, он поднялся с пола, сделал вид, что стреляет в мать из ружья, и, не получив на это никакой реакции, как ни в чем не бывало пошел в комнату, унося с собой вооружение. Лиза вымыла руки – не прежние изнеженные ручки все в колечках и браслетиках, а настоящие рабочие руки с парой сломанных ногтей на указательном и среднем пальцах, с тыльной стороны немного обветренные, с ладонной – шелушащиеся. Когда последняя картофелина была порезана и запущена в кастрюлю, некий странный запах, распространившийся из комнаты, примешался к аромату овощного супа. Лиза пошла посмотреть, чем же все-таки занялся сын. Результат превзошел ожидания. Сашка раскрыл единственную Лизину коробочку французских духов и с воодушевлением разливал ароматную жидкость по трем машинкам-цистернам из своего нового набора. Накануне только Лиза объяснила ему, что в одной из них перевозят молоко, в другой – квас, а в третьей – бензин. По логике вещей в разные цистерны следовало бы заливать разные жидкости. Но Сашка решил выбрать один флакон.

– Позволь мне узнать, – Лиза почувствовала, как от ярости у нее заболела голова, – почему ты выбрал именно духи, а не воду, молоко или компот?

Ей так было жалко этот флакон! Она купила его на первые деньги, заработанные в журнале, в первый год, как приехала домой после второго неудавшегося замужества. Купила, несмотря на полную неустроенность быта, в день, когда получила свидетельство о разводе, и очень их берегла, потому что любимый аромат придавал ей силы и поддерживал уверенность в себе.

Глазенки у Сашки слегка округлились. В голосе матери он почувствовал нечто неожиданное. Сначала он немного потупился, как бы в смущении, а потом картинно развел пухленькими руками:

– Не знаю!

– Ты разлил мои духи! – строго сказала Лиза. – Получилось, что ты их как будто сломал. А если я сейчас возьму и сломаю твои машинки? Это же будет нехорошо?

– Ломай, пожалуйста, – повел плечами Сашка.

– Ах, ломай? – Лиза взяла одну из цистерн и спрятала в кулаке.

– Я знаю, что ты не сломаешь! – изо всех сил закричал Сашка, а крупные слезы сами покатились у него по щекам.

– Да, я не буду ломать. – Лиза поставила цистерну на место. – Потому что я тебя люблю. А ты меня любишь?

– Я не ломал! Не ломал! – закричал Сашка, не отвечая на основной вопрос.

– Но духов теперь у меня нет. – Лиза села на край дивана, по которому расползлось темное масляное пятно. Благоухало от него по всей квартире. Она вспомнила, сколько у нее было прекрасных вещей, когда она жила с родителями. Теперь не было почти ничего, чем бы она дорожила. Только компьютер и духи. Они были символом ее женственности. Вернуть их было нельзя, и даже новый флакон не смог бы заменить ей старый. Нужно было встать и пойти посмотреть, как там суп. Но Лизе стало все равно, что будет с супом. Ей хотелось заплакать, но она не могла. Сашка подошел к ней с чашкой в руках.

– Подержи, – сказал он и начал изо всех сил трясти над чашкой одной из машинок. Действительно, несколько капель вырвались наружу и упали на хозяйский ковер, но в чашку возвращаться не захотели.

– Придется мне теперь брать в сумку твою машинку, – устало произнесла Лиза.

– Зачем? – не понял Сашка.

– Чтобы хорошо пахло. Уж если не от меня, так хоть из сумки.

Сашка на это ничего не ответил, уложил машинку в коробку, убрал ее в шкаф, достал альбом с карандашами и как ни в чем не бывало уселся рисовать.

Пай-мальчик, не без иронии подумала Лиза и пошла в кухню. Суп был практически готов. Она посмотрела на часы и стала собираться. Надела черные брюки, яркий красный свитер, натянула на голову рыжий парик. Пять лет назад парик у нее был, как у Мэрилин Монро. Она делала такой же макияж и гордилась сходством со знаменитой актрисой. Теперь это сходство было ей неприятно. Она хотела быть самой собой и терпеть не могла разглядывать старые фотографии. А рыжий парик стал теперь необходимостью, а не данью оригинальности. Там, в Забайкалье, после родов, Лизины собственные волосы стали вялыми, потускнели, плоско прилипали к голове и к тому же начали сильно вылезать. Парик сделался средством защиты и одновременно тюремщиком – без него она теперь не могла обойтись. Рыжие в искорку волосы, завитые в спиральки, струились от ее лица во все стороны – по плечам и спине, – они придавали особую пикантность ее внешности. Никто не подозревал, что Лиза носит парик – так они органично смотрелись. Лишиться этого имиджа означало выставить себя на посмешище. И что было самым плохим – сколько Лиза ни пыталась справиться с этой проблемой, сколько ни ходила по врачам и косметическим салонам, результат оставался прежним. Уже прошел почти год, как она рассудила: будь что будет. Были же, в конце концов, среди актрис и певиц и совершенно лысые женщины. Та же Эдит Пиаф к концу жизни прической похвастаться никак не могла. Правда, парик она не носила, но Лиза пока еще не была готова без него обойтись.