Джентльменов нет - и привет Джону Фаулзу!
Шрифт:
«Да, вот такой, как она, я тоже хотела бы быть к своим пятидесяти годам! – подумала Лиза, в третий раз открыла свою статью и задумалась. – Или такой же, как Нина...»
В первую же минуту, как только Лиза вошла в комнату, она узнала женщину, о которой должна была написать статью. Она растерялась, не зная, как представиться Нине. Не спросишь же: «Вы меня не помните? Это я когда-то увела от вас мужа». И хотя последнее их свидание было вполне дружелюбным, Лизе тяжело было вспоминать, что тогда, пять лет назад, она была не права.
Лиза протянула Нине визитную карточку и вдруг поняла, что та ее не узнала. Лиза удивилась, сначала не поверила, но потом
«Не узнала, тем лучше. Если вспомнит, значит, после поговорим. А сейчас главное – работа».
И Лиза действительно собрала хороший материал. При этом ее искренне порадовало, что Нина после развода не опустилась, не растерялась, а, наоборот, поднялась и теперь живет той жизнью, которую выбрала сама. При этом Лиза невольно вспомнила о своей матери, и сравнение это оказалось, конечно, в пользу Нины.
«Я напишу хорошую статью! – решила она. – Если Нина позволит, я расскажу читателям о ее разводе и поставлю проблему: что лучше – жить так, как хочешь, не имея семьи, или подавлять себя в угоду близкому человеку».
У Лизы уже зачесались руки засесть за компьютер, но тут в тишине комнаты затрезвонил ее мобильный телефон, да так отчаянно, что у нее сразу возникло ощущение: что-то случилось. И точно. Голос Гали, а это звонила она, был напряжен.
– Лиза, ты где? У Саши поднялась температура. Пока тридцать восемь и три. Что ему дать из лекарств? Ты скоро приедешь?
Как всегда, когда у Сашки поднималась температура, Лизу охватывала паника. Разговоры типа: «Все дети болеют, ничего особенного», – были не для нее. Когда Сашка заболевал – а случалось это довольно часто, – она всегда вначале чувствовала ужас и желание убежать куда-нибудь на край света, чтобы от этого ужаса скрыться. Конечно, она никуда не бежала и сама решала все исходящие из текущего момента задачи, но чувство ужаса, противная слабость в ногах, замедленная способность соображать, покрывающиеся холодным потом руки и сердцебиение настолько были противны ей, что даже снились в ночных кошмарах. Одна мысль о том, какой Сашка становится больной – жалкий, тяжелый, красный, покрытый испариной, – могла привести ее в состояние болезненной слабости. Лиза боролась с ней. Ей не на кого было переложить заботы о сыне. И она старалась не обращать внимания ни на свое сердцебиение, ни на слабость, а заставляла себя делать то, что нужно – поить его лекарствами, следить за температурой и ждать. Ждать – вот что было тяжелее всего. Поможет или не поможет лечение – каждый час ожидания был для нее пыткой. В такие часы Сашка лежал с полузакрытыми глазами и стонал. Запихнуть в него лекарство было проблемой. И тогда она еле сдерживала себя, чтобы не стучать без разбору во все чужие двери, не бегать по улицам и не кричать дурным голосом: «Помогите! Скорее! Кто-нибудь! У меня умирает ребенок!»
В последний год она научилась сдерживаться, но глупые мысли все равно лезли в голову. «А если лекарство не поможет?» – с замиранием сердца думала она. Но лекарство, к счастью, до сих пор рано или поздно помогало. Сашкин организм справлялся с болезнью, но каждый раз, когда он заболевал вновь, ее кошмар повторялся сначала. Ничего на свете не было для нее страшнее тех ночей, когда сын болел.
И вот теперь у него снова поднялась температура. Месяца не проходит, особенно осенью, чтобы он не заболел. А ведь она старается не ходить с ним в публичные места! Не стремится к тому, чтобы он был в контакте с другими детьми. На прогулки они ходят в парк. По магазинам она носится одна, благо у нее есть Галя. И все равно, все равно... Наказание!
Как она мечтала, что с самого раннего возраста будет закалять сына, запишется в туристическое общество, будет брать его с собой в поездки, ходить вместе с ним в бассейн! Какие поездки, когда он бесконечно болеет – то уши, то сопли, то кашель, то живот! Она и не подозревала, что материнство – такой тяжкий крест! Она думала, если человек способен зарабатывать деньги – он в состоянии вырастить ребенка. Теперь же вся жизнь оказалась переиначенной, перекроенной, подчиненной только одному – сыну, маленькому существу, который радует ее далеко не всегда, но без которого она просто не мыслит своей жизни.
– Галя, лекарства на полке в шкафу. Если температура не опустится через час, поставь еще жаропонижающую свечку! Я выезжаю с работы.
– Ты же знаешь, со свечкой он даже не позволяет к себе подойти!
Лиза поняла, что Галя шепчет специально, чтобы Сашка не слышал.
– Я знаю, я выезжаю!
Она захлопнула журнал, засунула его в сумку, машинально поправила свой рыжий парик и выскочила на улицу. Ничто уже теперь не имело для нее значения – ни желтые листья, ни теплый вечер, ни прелестное небо, внезапно очистившееся от облаков, темно-синее над ней, но еще светившееся розовым далеко за домами. И люди сидели точно так же в кафе, и продавцы всякой мелочи колготились у метро, но Лизе безразличны стали витрины магазинов, яркие развалы книжных лотков. Она устремилась в метро, смешавшись с толпой усталых, запыленных городом пассажиров, и считала минуты, за которые ей удастся добраться до дома как можно скорее.
Практически около дома снова зазвонил мобильник. «Сашке плохо!» – бешено заколотилось сердце. Но нет, в трубке звучал знакомый мужской голос.
– А, папа! Привет! Как мои дела? Неважнецки. Сашка опять заболел. Вот бегу домой. Ты тоже заедешь? Отлично. Только на угощение не рассчитывай, неизвестно, что с ним. Деньги? Да, деньги не помешают, только в придачу к ним не рассказывай мне, пожалуйста, какой ангельский ребенок твоя четырехлетняя дочь, моя сводная сестра. Я этого сейчас не вынесу, папа. На фоне Сашкиных болезней рассказы о прекрасных чужих детях кажутся мне добросовестным заблуждением.
– Что это значит? – раздалось в ответ.
Лиза напряглась.
– Но, папа... Когда после моего отъезда ты развелся с мамой и женился на любовнице, с которой, как оказалось, поддерживал отношения многие годы, я тебя поняла. Но считать своей родной сестрой твою дочь от нового брака я не могу, хотя желаю ей всяческих благ. Почему не могу? Очень просто – из эгоизма, папочка. Мы все эгоисты, включая тебя. Ты не захотел больше жить с мамой, хотя прекрасно знал, какой трагедией будет для нее развод. Я из эгоизма не признаю твою дочь – ведь она отняла у меня отца! Мы с ней теперь делим тебя на двоих, и, подозреваю, той девочке достается больше, чем мне. Кроме того, невольно она отняла у меня твои деньги.
Лиза так устала за этот день и так разволновалась по поводу Сашки, что ей было все равно, что подумает про нее отец. Она бежала по темной улице и говорила ему в телефон то, что думает, впервые в жизни. Может быть, говорила ему сейчас и не очень справедливые вещи, но она чувствовала, что не в состоянии больше вежливо улыбаться, слушая рассказы отца о его новой семье.
«Обидится – ну и пусть, – думала она. – Вся наша жизнь состоит из обид и побед. И мама тоже вправе на него обижаться. Но отец слишком умен, чтобы не понимать правды».