Джентльмены чужих писем не читают
Шрифт:
– Да нет, я ничего, – сказал Бурлак. – Перенервничал. Вот и вырвалось. А впрочем – положа руку на сердце – ведь не всё ладно со мной?.. А?..
Клесмет и Ноговицын переглянулись между собой. Ноговицын пожал плечами и сказал:
– Не всё ладно, Володя. Ты закусывай, а то опьянеешь. Извини, сала эта старая п… не догадалась для тебя заготовить. Но ешь что есть.
– Да я ем, – сказал Бурлак и в доказательство свернул в трубочку лист салата, обмакнул его в чили и захрустел.
– Во желудок у человека! – восхищенно воскликнул Клесмет. – Я этой штуки съел в прошлый раз
– Привычка, – скромно сказал Бурлак. – Здесь иначе нельзя. Сразу какая-нибудь тропическая зараза пристанет. Здесь все так жрут. Даже шутка такая ходит: когда маньянец узнаёт, что пора покушать? когда у него из задницы полыхать перестает…
– Да… – сказал Ноговицын как-то грустно.
– Так что неладно-то? – не успокаивался Бурлак. – Давайте уж начистоту.
– Что ж, начистоту, так начистоту, – сказал Ноговицын. – Сильно ты, Володя, попал в непонятное с этим долбаным Орезой. Игорь, налей-ка ещё по-маленькой.
– Непонятное кому? – поинтересовался Бурлак.
– Начальству своему! Зря ты послал своего зама разузнавать про эти два трупа в машине. Это создало вокруг тебя совершенно херовую ситуацию.
– Но почему?.. Почему? И при чём здесь сучонок?.. При чём здесь сучонок, если ты мне его донос подарил в знак доброй воли и сказал, что он в единственном экземпляре?..
– Сучонок здесь не при чём. Ореза при чем.
– А Ореза при чём?
– Ореза уже двенадцать лет работает на ГРУ.
У Бурлака отпала челюсть.
– Ты не ослышался, – продолжал добивать его Ноговицын. – Я сам его и завербовал, когда сидел резидентом в Венесуэле.
– Ты?..
– Я.
– Советника президента Маньяны по национальной безопасности?..
– Ну, он тогда ещё не был советником президента Маньяны по национальной безопасности. Но надежды подавал.
– И на чём ты его?.. Если не секрет.
– Какие уж тут секреты, Володя. Он ведь на игле сидел после того, как жену схоронил. Подсунул я ему специалиста, который его с иглы снял, пере, так сказать, его переориентировал на русское народное снадобье…
– Я верю, верю, – сказал Бурлак, который от всего услышанного отчаянно протрезвел.
– У нас налито? – поинтересовался Ноговицын.
– Налито! – доложил Клесмет.
Они опрокинули в себя ещё по полстаканчика, и Ноговицын сказал:
– У тебя, Володя, такой вид, будто ты удивился.
– Я не удивился, – сказал Бурлак. – Я охренел. Советник президента по национальной безопасности – наш агент, и я, резидент ГРУ в Маньяне, ни хера об этом не знаю…
– Тебе и не полагалось об этом знать. С ним каракасская резидентура работала. При чём тут ты?
– А теперь, стало быть, полагается знать?..
– Теперь ты, Володя, извини за резкое слово, гражданское лицо. Давай смотреть правде в глаза. Ты настолько в непонятное попал, что тебя даже в Академию не возьмут лекции молодым мудакам читать про то как отрываться от хвоста, который к тебе прилепила контрразведка братского государства…
Бурлак усмехнулся.
– Почему же, если я в настолько непонятное попал, мы здесь с вами водяру трескаем вместо того, чтобы вам меня в наручниках
Некоторое время все трое хранили молчание. Бурлак, надо сказать, чувствовал себя полным идиотом. Ему совершенно было непонятно, что здесь происходит на самом деле, зачем они среди ночи пьют водку в неизвестно чьём доме на окраине Маньяна-сити и зачем ему рассказывают про Орезу. Что за игру ведут с ним его собеседники, и какую линию поведения выстроить, чтобы не залезть в полное говно. А он так не привык. Зато прояснилась история с Иваном. Значит, пока одна мудрая говорящая голова в лампасах работала – через каракасскую резидентуру – с советником президента по нацбезопасности, другая мудрая говорящая голова придумала отколоть такой хитрый номер: подослать к дочке этого же самого советника нашего женишка, чтобы завербовать её папашу. Пожалуй, такое только у нас возможно, в стране, где вредительская приставка “персональный” задержала развитие компьютеризации лет на двадцать… И, пожалуй, только в армии. Хорошо, что хоть вовремя спохватились и законсервировали парня. А то бы завербовали эту Орезу два раза… Был бы дважды шпион Российской Федерации…
– Слушай сюда, Володя, – прервал паузу Ноговицын. – Ну, обыскали бы мы тебя. Ну, нашли бы в трусах две тыщи баксов, накопленных на старость, плюс три тыщи моих. Ну, надели бы мы на тебя наручники. Ну, привезли бы мы тебя домой. Ну, замариновали бы тебя в подвал на Хорошевке. И что с того?
– Как что с того?.. – Бурлак совсем смешался.
– Ну что с того, что? Благодарность, что ли, нам какую-нибудь особенную объявили бы за то, что весь афедрон в мыле от усердия?.. Премию бы заплатили?..
– Да ведь служба…
– Володя! Никому там неинтересно тебя раком поставить. То есть, поставили бы для порядку, конечно, поставили бы. И что? Через неделю бы все уже и забыли, что жил на белом свете такой Володя Бурлак, которого замариновали в весёлом подвальчике. Пойми, что ровным счётом ничего не изменится на свете от того, что тебя измудохают. Или не измудохают.
– Так вы что, меня совсем не собираетесь, что ли, везти домой?.. – спросил Бурлак, не веря своим ушам.
– Ну! – произнес Ноговицын с таким облегчением, будто за сто метров до земли у него раскрылся, наконец, застрявший в чехле парашют. – Доходит до тебя всё-таки. С трудом, но доходит. Наливай, Игорёк!
Игорёк налил.
– А потом ведь мало ли кому из начальства ты вдруг захочешь рассказать про наши маленькие грешки… например, как мы тут отлучались на пару дней, когда приезжали в последний раз… Ну и на хер это нужно?.. Так что, если начистоту, Володя, нет нам с Игоречком никакой выгоды в том, чтобы ты ехал домой, в Москву.
– Зато есть прямая выгода в том, чтобы меня, скажем… замочить, – неожиданно проговорился Бурлак.
– Возможно, – сказал Ноговицын, нисколько не удивившись этому прозрению. – Но убивать военного атташе на территории чужого государства – это неоправданный риск. Гораздо проще с ним выпить водки, поговорить по душам, а потом затеять какое-нибудь взаимовыгодное дельце.