Джентльмены чужих писем не читают
Шрифт:
– Почему?
– Я, извините, не обязан вам докладывать, почему. Откройте ваш кабинет. Или скажите шифр замка. Вы должны сдать оружие, ключи от сейфа и печать.
Сейчас, разбежался, подумал Бурлак. Хорошо ещё, что не старые времена, когда заместители резидента имели оружие. Теперь пистолет только у Бати, лежит в столе, смазанный, вычищенный Гришкой, последние пять лет ни разу не стрелявший… Ждёт хозяина…
– Гришка, выйди в танцзал, будь другом, – сказал Бурлак. – Мне с Валерий Палычем нужно обсудить кое-что.
Гришка посмотрел на Мещерякова. Тот, подумавши, кивнул.
– Валера, – сказал Бурлак совсем замогильным голосом. – Мне нужно уединиться. Ненадолго.
Бурлак поднял глаза и посмотрел сучонку прямо в лицо. Тот колебался. Соблазн дать своему ненавистному врагу застрелиться был огромен. Мысли безудержно ворочались под черепной коробкой. Среди них была и такая: кто ведь знает его, пидараса старого, что он там наговорит про меня, ведь два-три слова, и кердык карьере, это опасность вполне реальная, имея в виду, какая меж нами любовь, а пуля в башку всё спишет, хотя, конечно, и нагорит мне за то, что его пустил и без присмотру оставил, но это окупится тем, что никаких характеристик от него на меня начальству не поступит, да и в бумагах под шумок можно будет спокойно пошуровать…
Коварная мысль быстро оформилась, расправила плечи, навешала трюнделей окружающим её разным прочим мыслям более гуманного свойства, остальных распихала в стороны и, вырвавшись на оперативный простор, заставила своего носителя промямлить со странной ухмылкой:
– Ладно, Владимир Николаевич, чего там, уединяйся. Входить не буду, так и быть. Можешь даже крючок накинуть – чтобы рука не дрожала. Только шифр замка напиши на бумажке, а то мало ли… Ну, чтобы потом замок не пришлось менять. Ага, спасибо. Даю тебе минуту.
– Пять, – сказал Бурлак.
– Две, – сказал сучонок, с непониманием на него посмотрев. – Ладно, три. Время пошло.
С этими словами новоиспеченный “батя”, сжимая в потной руке бумажку с шифром, вышел из приёмной.
Бурлак открыл дверь и вошёл в свой “пакгауз”. Накинув крючок, он подошёл к столу, отпер один из ящиков, дотянулся до потайного ящика под отпертым, нажал на одному ему известную шляпку гвоздя и достал оттуда девять тысяч долларов, перевязанных ниткой и запаянных в полиэтиленовый пакет. Он разорвал пакет, прибавил к тому, что там лежало, ещё три тысячи, полученные от Ноговицына, и заклеил пакет. Спустив брюки, он прилепил пакет скотчем к внутренней стороне бедра, после чего застегнулся. Потом он достал оттуда же маньянский паспорт с водительскими правами, выписанные на подставное лицо маньянской национальности, но с его фотографиями, и сунул в задний карман, застегнув его на пуговку. Семь бед один ответ. Хуже уже не будет. Открыв другой ящик, он достал пачку маньянских денег и беспорядочно распихал их по карманам пиджака. Наконец, он выдвинул верхний ящик и взял в руку пистолет ТТ калибра 7.62 мм со звёздочкой в кружочке и буквами “СССР” на рукоятке.
Вставив в пистолет обойму и подняв предохранитель, он прицелился во входную дверь. Подержав дверь на мушке, он вздохнул и разрядил боевое оружие. Кабы не гэбэшные морды на входе-выходе, может, и был бы шанс уйти. Замочить сучонка и Гришку, запереть трупы в кабинете, да и дать деру. Сутки форы у него бы было. За сутки можно многое успеть. Можно раствориться бесследно в дебрях континента, и не только это. Но дядьки… Слишком много придется валить народу, слишком много шуму будет из этого ничего, это при самых благоприятных раскладах. Не дадут уйти. Что-то надо придумать поумнее.
Обоймы с патронами к “ТТ”, основную и запасную, он бросил в унитаз, правда воду спускать не стал. Пусть сучонок за
Да, кстати!..
Он открыл тяжёлую дверцу сейфа – не современного хромированного и никелированного, блестящего, как Майкл Тайсон на девятнадцатом раунде, а старого, облезлого несгораемого монстра, полученного, судя по всему, ещё в счёт репараций после второй мировой войны, но с замком, до сих пор работающим как швейцарские часы. Быстро перебрав разные бумаги, Бурлак вытащил на свет божий тонкую папочку, извлек из неё пачку бумаг, листов десять, свернул и положил в нагрудный карман пиджака. Авось, сучонок его обыскивать не решится. А там, глядишь, и пригодится в хозяйстве.
Он открыл дверь пакгауза. Сучонок топтался в приемной, с любопытством пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук из-за звуконепроницаемой двери. Степень разочарования на его круглой физиономии при виде Бурлака, живого и незастрелившегося, описанию не поддаётся.
– Валера, – позвал Бурлак. – Заходи.
Мещеряков осторожно ступил в святая святых – командирский пакгауз, где огребал трендюлей ещё зеленым старлеем, затем, в капитанских чинах, тоже огребал трендюлей, да и в майорах неоднократно бывал смешан с говном, которое, выйдя отсюда, спешил отжать на сослуживцев и безответных шифровальщиков.
– Ключи, печать и пистолет на столе, – сказал Бурлак. – Владей, дорогой. Ни в чем себе не отказывай. Я пойду прогуляюсь напоследок. Насколько я понял, приказу вязать меня по рукам и ногам от высочайшего руководства не поступало…
Сучонок взглянул на него страдающим взором.
– Что, думал, что я застрелюсь? – усмехнулся Бурлак. – А я вот передумал.
На двери стояли те самые двое ходоков, что первыми попались Бурлаку, когда он припёрся в резидентуру. Взглянув понимающе на их виноватые морды, Владимир Николаевич миновал “танцкласс” и поднялся в радиоконтроль. Говно собачье, усмехнулся он. Выйди, дай команду этим волкодавам на меня наброситься – за документы и деньги, которые ты бы на мне нашёл, тебе бы лишнюю медаль дали потом, если не подполковника сразу. Я бы так и сделал на твоем месте. А у тебя никогда духу не хватит так сделать. Поэтому я – Батя, а ты – говно на палочке.
На лестнице из какого-то закоулка внезапно вынырнул пятый шифровальщик Гришка и, с ужасом оглянувшись по сторонам, сунул ему листок со свежей шифровкой.
На этот раз зрение Бурлака не подвело. Он прочитал: “Совершенно секретно. Приказываю врио командира дипломатической резидентуры ГРУ-043-М майору Мещерякову Валерию Павловичу обеспечить встречу в аэропорту Маньяна-сити полковника ГРУ Ноговицына Александра Петровича и полковника ГРУ Клесмета Игоря Владимировича, вылетающих рейсом…”
Что за ерунда, нахмурился Бурлак. Что за хитрые игры, что за шпектакль в ёпперном театре?.. Некого больше послать эвакуацию учинить резиденту?.. Молодые мордовороты в красной армии перевелись?..
“…содействовать в организации эвакуации резидента…”
Ну, дальше всё понятно. Но почему Клесмет, почему Ноговицын Шурка?..
Значит, игра. ГРУ ведет игру.
Значит, не факт, что впереди – конвейер, гражданская казнь, пензия и нищета.
Значит, есть шанец выкрутиться.
Гришка робко взял из рук патрона бумагу, шмыгнул носом и поплёлся вниз по лестнице – озабочивать сучонка.
Ну, спасибо тебе, Гришка, подумал Бурлак, глядя в его удаляющуюся согбенную спину. За верность, за службу. За смелость. Не обессудь, ежели что не так. Я всегда с тобой старался поступать по справедливости. Будь моя воля – ни за что бы не отдал тебя на съедение сучонку. Но воля тут моя, к сожалению, закончилась на хер.