Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри (сборник)
Шрифт:
Майкл примирился с тем, что не сразу встретил своих друзей, ибо с первого проблеска сознания он понял подчиненное положение собаки по отношению к человеку. Эта мысль была облечена у него в форму терпения. Он терпеливо ждал в те вечера, когда ему хотелось домой, а баталер продолжал разговаривать, сидя за бутылкой пива, терпеливо переносил веревку вокруг своей шеи и узкую комнату с запертой дверью, которую он не умел отпирать, но которую так легко и просто отпирали люди. Итак, он позволил увести себя мяснику, ведавшему всеми перевозимыми на «Уматилле» собаками. Водворенный в крохотной каморке, в трюме, загроможденном ящиками и сундуками, крепко привязанный за веревку,
Вместо него в двери появился мясник и отвязал его — Майкл в тот момент и не подозревал, что это делалось по приказанию Дель Мара — и затем передал стюарду, который отвел его в каюту Дель Мара. Весь путь до каюты Майкл был уверен, что его ведут к баталеру. Но в каюте находился лишь Дель Map. «Нет баталера», — было первою мыслью Майкла, но он решил терпеливо подчиниться дальнейшей отсрочке встречи со своим возлюбленным господином, со своим богом, собственным белым богом среди множества окружавших его людей.
Майкл помахал хвостом, прижал уши к голове, слегка шевельнул своим сморщенным, поврежденным ухом, улыбнулся и обнюхал каюту, чтобы убедиться, что баталера здесь не было; затем улегся на пол. Когда Дель Map заговорил, он поднял голову и посмотрел на него.
— Итак, сударь, времена изменились, — заявил Дель Map холодным резким тоном. — Я из тебя сделаю актера и научу, как следует себя держать. Во-первых, поди сюда… сюда!
Майкл повиновался не торопясь, но и не мешкая; он подошел к Дель Мару спокойно, но особого рвения не выказывал.
— Тебе придется эти штуки оставить, мой милый, и прибавить огонька, когда я с тобой разговариваю, — сказал Дель Map. В самом звуке его голоса была угроза, и Майкл сразу ее почувствовал. — Теперь посмотрим, могу ли я проделывать с тобой этот номер. Слушай хорошенько и пой, как пел со своими прокаженными.
Он вытащил из кармана губную гармонику и, приложив ее к губам, начал: «Шагая по Джорджии».
— Сидеть, — скомандовал он.
Майкл снова повиновался, хотя все его существо восставало против повиновения. Он весь задрожал, услышав пронзительно-сладкие звуки гармоники. Его горло и грудь напряглись от желания подать голос, но он подавил готовые вырваться наружу звуки, потому что не хотел петь для этого человека. Он ждал от него лишь одного: что тот приведет его к баталеру.
— Эге, да ты, кажется, упрямишься, — усмехнулся Дель Map. — Все дело в том, что ты чистокровный пес. Ладно, милый, я твою породу знаю и полагаю, что могу заставить тебя поработать на меня, как ты работал на своего прокаженного. Ну, действуй!
Он перешел к «Лагерным встречам». Но Майкл был тверд. Он владел собой, пока мягкие звуки «Старого дома в Кентукки» не поплыли в воздухе и не пронзили его: тогда он, не выдержав, мягко и мелодично завыл — это был словно призыв в глубь истекших тысячелетий. Под гипнозом этой музыки он мог лишь выть и тосковать по забытой жизни в стае, когда мир был еще юн и собака не была приручена к дому человека.
— Ага, — холодно фыркнул Дель Map, не подозревая о глубине вековых воспоминаний, пробужденных в Майкле звуками гармоники.
Громким стуком в перегородку какой-то сонный сосед выразил свое неодобрение.
— Ладно, этого хватит, — резко сказал он, опуская свою гармонику. Майкл перестал выть и возненавидел его. — Как видно, ты у меня теперь в руках. Не воображай только, что останешься здесь и будешь ловить своих блох и мешать мне спать.
Он нажал на кнопку звонка и, когда служитель вошел, передал ему Майкла для обратного
В течение нескольких дней и ночей, проведенных на «Уматилле», Майкл понял, что за человек Гарри Дель Map. Он не знал ничего о его происхождении и биографии и все же почуял, из какого круга он вышел. Ему не было известно, например, что настоящее имя Дель Мара было Персиваль Грунский и что в начальной школе девочки звали его «брауни» — темненький, а мальчики — «блэкки» — черненький. Не больше знал Майкл и о том, что он, не окончив гимназии, перешел в коммерческое училище и что, пробыв два года на службе в колонии для малолетних преступников, был извлечен оттуда Гаррисом Коллинзом, добывавшим средства к жизни — и к тому же немалые — дрессировкой животных. Еще меньше мог Майкл знать о шести годах, проведенных Дель Маром у Коллинза, где он в качестве помощника участвовал в дрессировке животных и постоянно тренировался сам.
Но Майкл твердо знал, что Гарри Дель Map не имел родословной и был ничтожеством по сравнению с такими чистокровными представителями старой культуры, как баталер, капитан Келлар и мистер Хаггин в Мериндже. Это Майкл уразумел весьма скоро и просто. В течение дня Майкла выводили на палубу к Дель Мару. Последний бывал всегда окружен восторженными молодыми леди и матросами, расточавшими ласки Майклу. Он спокойно принимал их, хотя и весьма тяготился; но притворные ласки и сердечность Дель Мара были ему совершенно невыносимы, потому что он отлично знал холодную неискренность этого человека. Вечером в каюте голос Дель Мара звучал холодно и резко, все время угрожая, а прикосновение руки было жестко и твердо, как сталь или дерево, в нем отсутствовал всякий элемент сердечной нежности и задушевности.
Этот двуличный человек мог в разные моменты совершенно по-разному держать себя. Чистокровное, воспитанное в определенных принципах существо не может быть двуличным и держит себя всегда одинаково. Чистокровное существо с горячей кровью всегда искренно. Но это ничтожество искренности не знало, оно было двулично. Горячая кровь кипит, и сердце чистокровного существа полно страстей, но этот поскребыш страстей не знал. Его кровь была холодна, как и ум, и все поступки были строго обдуманы. Майкл не думал об этом. Но он ясно это чувствовал, как каждое существо чувствует влечение или отвращение.
В довершение всего в последний вечер на «Уматилле» Майкл вышел из терпения и проявил свой темперамент в борьбе с этим человеком, совсем лишенным темперамента. Дело дошло до открытой борьбы. Майклу не повезло. Он яростно боролся и бросался на врага, дважды отброшенный ударами наотмашь, пониже уха. Как Майкл ни был ловок в борьбе с неграми, но он не мог вонзить клыки в тело этого человека, занимавшегося в течение шести лет дрессировкой животных у Гарриса Коллинза. Когда Майкл прыгнул с разинутой пастью на Дель Мара, тот, вытянув правую руку, захватил в воздухе его нижнюю челюсть и, перекувырнув, бросил на спину, прямо на пол. Майкл снова прыгнул на него с разинутой пастью, но был отброшен с такой силой на пол, что у него захватило дыхание. Следующий прыжок был последним. Дель Map схватил его за горло и нажал большими пальцами сонные артерии, проходящие возле горла. Приток крови к голове прекратился, и Майклу показалось, что наступил конец. Потеря сознания наступила гораздо скорее, чем при приеме любого анестезирующего средства. Мгла заволокла все. Дрожа, он с трудом приходил в себя, возвращаясь к жизни и к человеку, небрежно зажигающему папиросу и осторожно наблюдающему за ним одним глазом.