Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
Напротив Османа сидел председатель клуба Мюкримин-бей, профессор медицины, которого в председатели выбрали не потому, что он хорошо разбирался в теннисе, а потому, что у него были связи в правительстве и в высшем обществе. Его связь с миром спорта исчерпывалась статьями о пользе здорового образа жизни, которые он время от времени публиковал в газетах. Сейчас председатель рассказывал о грозящей теннисному клубу опасности: новый губернатор собрался снести здание клуба и выделить взамен небольшой участок земли на заброшенном христианском кладбище «Сурп-Агоп», находящемся неподалеку. Могло, впрочем, выйти и так, что даже этот участок не будет выделен: губернатор высказался в том смысле, что клуб, мол, не столько спортивный, сколько развлекательный центр, где процветают азартные игры. Что это такое, вопрошал Мюкримин-бей, как не оскорбление всем членам клуба? Кое-кто возражал председателю, говоря, что нужно быть сдержаннее, другие же предлагали написать письмо премьер-министру и призвать его защитить турецкий теннис. Спор, казалось, разгорелся довольно
— Ну а ты, Рефик, что делал в последнее время? Говорят, доехал аж до самого Кемаха?
— Да, — ответил Рефик, заметив, что в наступившей тишине вопрос расслышали все.
— А чем ты там занимался?
— Да так, ничем.
— Говорят, книгу написал, а министерство ее издало.
Рефик знал, что за разговором наблюдают все присутствующие, и поэтому хотел выглядеть спокойным и безучастным, но, проговорив:
— Да, книга вышла, — понял, что в присутствии Османа почему-то никак не может выйти из образа послушного младшего брата.
— Ты, выходит, теперь писатель! — сказал Хамди. Слово «писатель» он произнес чуть ли не нараспев. — Пишешь, значит! — И он посмотрел по сторонам, давая понять, что нашел интересную тему для беседы. — И на какие же темы ты пишешь? О насущных проблемах страны, конечно?
Пока Хамди не успел еще раз произнести слово «писатель», Рефик сказал:
— О проблемах деревни.
— О проблемах деревни… — протянул Хамди и еще раз посмотрел по сторонам, словно призывая всех обратить внимание на Рефика. — Интересно… Если я попрошу, подаришь мне экземпляр своей книги? С автографом, конечно. Потому что я тоже…
Тут в двери показалась чья-то голова.
— Кто-нибудь знает, как закончился матч?
Рефик не упустил случая прервать неприятный разговор:
— Один-ноль, «Фенер» выиграл!
— Вот как? Кто забил?
— Яшар!
— О, Васыф, дорогой, что это тебя совсем не видно? Почему вчера не зашел? — спросил Хамди, поднимаясь с места.
Когда он вышел, в комнате возобновился разговор о будущем клуба, однако теперь уже все перешучивались, и спор превратился в веселую беседу. Даму, говорившую, что нельзя играть в теннис на кладбище, успокоили, сказав, что в том углу кладбищенской территории, о котором идет речь, нет могил, только развалины старой церкви. В комнату, где они сидели, первым делом заглядывали все посетители клуба; кто-то оставался, кто-то уходил. Когда какой-то высоченный малый просунул голову в дверь и попросил у жены разрешения сыграть еще одну «партийку», а та с гневом указала на часы, Осман поднялся с места. За ним встали Нермин, Рефик и Перихан. Подождав, пока Осман переговорит на прощание с председателем клуба, спустились по лестнице в сад. На улице было все так же холодно и хмуро. Перихан прижалась к Рефику, он взял ее под руку.
Они уже подходили к машине, припаркованной у кладбищенской стены, когда Осман заговорил с Рефиком:
— Мюкримин-бей сказал, что ты уже много месяцев не выплачивал членские взносы. Хотел, чтобы я их внес, но я не захотел платить за тебя.
— Да.
— Клуб, как тебе известно, переживает трудные времена. Было бы хорошо, если бы ты заплатил.
— Да.
— Или, может быть, мне нужно было заплатить?
— Не знаю.
— Что значит «не знаю»? — спросил Осман, остановившись у машины. Обычно он мгновенно доставал ключи из кармана, но сейчас почему-то долго не мог их найти. Сердито посмотрев на Рефика, пробормотал: — И куда запропастились эти ключи?
А ведь он всегда с гордостью говорил, что в карманах у него, как и в жизни, все упорядочено и никогда ничего не теряется.
— Где же они?..
Раздраженно обшаривая карманы, Осман глядел на Рефика, и взгляд его говорил: «Что ты за человек такой, Рефик? Кем ты себя возомнил? Ты вообще понимаешь, где ты находишься? Когда ты в конце концов придешь в себя и будешь как все мы? Видишь, я из-за тебя даже ключей найти не могу!» Наконец ключи нашлись.
Рефик отвел глаза от лица Османа и с привычным видом бестолкового, наивного и глуповатого младшего брата посмотрел в небо. Большая группа облаков нагоняла группку поменьше. «Членские взносы… Да, нужно что-то решать… Эти облака как будто поджидают своих товарищей… Членские взносы… Я умру. Все мы умрем. Они хотят, чтобы я заплатил членские взносы. Что ж, они правы… Но я подумаю об этом позже. Пусть Осман поступает как хочет… Облака сближаются друг с другом. Почему я разозлился из-за такого пустяка? Вот сегодня ходил на футбол. „Фенер“-„Вефа“, 1–0. Сейчас возвращаемся домой. Осман на меня сердит, потому что я не могу быть таким, каким он хочет меня видеть… И он прав. Однако все мы умрем».
С сердитым видом, говорящим о том, что так просто хорошее настроение к нему не вернется, Осман открыл дверцы машины и, не дожидаясь, пока все рассядутся, завел мотор. Чтобы успокоить мужа, Нермин сказала несколько шуток, но Осман даже не посмотрел в ее сторону. Не дожидаясь, пока мотор как следует прогреется, тронулся с места. Темно-вишневый автомобиль покатил по брусчатой мостовой в сторону Нишанташи.
Все молчали, слышно было только рычание мотора. Рефик на
Глава 51
ПОЕЗДКА В КЕМАХ
Едва открыв глаза, Омер вскочил с постели. Спал он не раздеваясь, в пиджаке и галстуке, однако чувствовал себя бодрым и веселым, как будто только что умылся холодной водой и оделся в свежее платье. Быстрыми шагами прошелся по номеру, посмотрел на часы: половина шестого. «Воскресенье, дело к вечеру… Впрочем, почему бы не сегодня? — думал он. — Хотя вдруг она мне звонила?» Телефон в номере молчал весь день, и все же Омер спустился вниз и спросил, не звонил ли ему кто-нибудь. Выяснив, что никто не звонил, поднялся в номер, схватил чемодан и снова сбежал по лестнице вниз. Сказал дежурному за стойкой регистрации, что собирается на некоторое время уехать и хочет заплатить за номер. Дежурный позвал сотрудника рангом постарше; тот, узнав, что Омер желает оставить номер за собой, спросил, куда он уезжает и когда вернется. Омер сказал, что намерен съездить в Кемах, где работал в прошлом году, чтобы в преддверии нового сезона продать оставшиеся на бывшей стройплощадке машины и прочий инвентарь. Вернуться планирует в ближайшем будущем. Заплатив за номер, вышел из отеля и на такси доехал до вокзала. Еще утром он выяснил, что поезд отправляется в семь. Купил билет и, решив немного перекусить, зашел в вокзальный ресторан. Заказал жаркое из телятины.
На обед он тоже ел телятину и сейчас заказал ее потому, что обед этот был превосходным завершением чудесного утра. Накануне, вернувшись в отель после разговора с Мухтар-беем, Омер решил больше не пить, лег и проспал всю ночь, не просыпаясь. Утром он почувствовал себя удивительно бодрым. Повязал галстук и, решив, что после вчерашнего необходимо принести извинения и что каждый на его месте поступил бы так же, отправился домой к Мухтар-бею. Погода с утра была такая хорошая, что он не стал брать такси и пошел по направлению к Енишехиру пешком. На небе не было ни облачка, сияло солнце. Выпавший ночью снег лежал на ветвях деревьев, стенах и крышах. Как всегда в воскресенье утром, улицы были пусты. Окончательно придя в хорошее расположение духа, Омер стал размышлять, как именно будет просить прощения; поразмыслив же, пришел к выводу, что во вчерашних его поступках не было ничего особенного, а значит, прощения нужно просить не за какие-то отдельные неверные действия, а вообще за все свое поведение — что, конечно, глупо. И снова, как накануне во время разговора с Мухтар-беем, Омер почувствовал непоколебимую уверенность в том, что всегда и во всем прав. Эта уверенность поселилась в нем еще в самом детстве и окрепла в юности: он всегда прав, поскольку умен, красив и все его любят, не ожидая ничего взамен. Проходя мимо заснеженных деревьев и незастроенных земельных участков, он думал, что прав не только потому, что умен, красив и богат, но и потому, что снег на ветвях блестит в солнечных лучах специально для него, и вообще день выдался таким погожим лишь для того, чтобы он, Омер, смог выйти прогуляться. Пройдя Кызылай и свернув к дому Назлы, он вдруг испугался, что стоит ему начать извиняться перед Мухтар-беем (а ведь потом еще наверняка придется выслушивать от него наставления), как радость от ярко-голубого неба и солнца, от ходьбы и морозного воздуха, от собственной бодрости и элегантной одежды будет безнадежно испорчена. Он на секунду остановился рядом с пустырем, на котором дети играли в снежки, решил, что позвонит Назлы из отеля, и повернул назад. Все в том же превосходном настроении дошел до Улуса и подумал, что правильнее будет, если Назлы сама ему позвонит. Потом пообедал в ресторане при отеле — там бифштекс был гораздо лучше, чем тот, что он ел сейчас, — и решил, что настало самое время отправиться в Кемах.
По-прежнему ощущая себя бодрым и здоровым, Омер справился с бифштексом и вышел из привокзального ресторана. Подумал, не позвонить ли Назлы, но решил все-таки отказаться от этой идеи, поскольку к телефону мог подойти Мухтар-бей. Чтобы было, что почитать в дороге, купил все сегодняшние газеты и еженедельный семейный журнал. Когда поезд тронулся, он привольно расположился в пустом купе и принялся читать — с удовольствием, вовсе не думая, что занимается чем-то глупым. Потом, почувствовав, что начинает клевать носом, вытянул ноги, слегка склонил голову и погрузился в приятный, спокойный сон.