Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
Осман тоже сидел и курил, откинувшись в кресле. Вдруг поднял голову и спросил:
— Ты не забыл позвонить Сади-бею?
— Звонил, но никого не было дома.
— Позвонить, что ли, еще раз? — проговорил Осман, затянулся и снова опустил голову.
Наступила тишина. Слышно было только, как Нури возится на кухне да тикают часы с маятником. Ниган-ханым уже не плакала навзрыд. Утром, когда потоком хлынули посетители с соболезнованиями, она стала ненадолго замолкать, рыдания сменились протяжными вздохами и дрожащими всхлипами.
Звякнул колокольчик. Осман поднял голову, встал и посмотрел в окно сквозь тюлевые
— Тетя Мебруре, — сказал Осман. — С ней один из ее внуков.
Муж тети Мебруре полгода назад умер от долго мучившей его болезни почек, Рефик вспомнил, как мама плакала вместе с ней.
— Ты читал некролог в «Последней почте»? — спросил Осман. — Всё переврали! Когда же они научатся обращать внимание на такие вещи? Разве можно допускать в некрологе неточности? Ведь это неуважение к покойному!
Нервным движением затушив сигарету, он встал. В дверь позвонили, повар Нури вышел из кухни и побежал к лестнице. Осман некоторое время неподвижно стоял, глядя ему вслед. На лице у него застыло напряженное выражение, как будто он не мог на что-то решиться. Наконец он заговорил:
— Я взял ключ от папиного банковского сейфа. Этот вопрос нужно уладить между нами, без всех этих нотариусов и чиновников из налоговой службы. — Направляясь к лестнице, прибавил: — Я думаю, что должен был тебе это сказать. — Не удержавшись, обернулся и виновато взглянул на Рефика.
— Тебе виднее.
«Вот я сижу здесь, курю… Должен был бы чувствовать себя виноватым, но ничего не чувствую», — думал Рефик.
На лестнице послышались шаги, потом рыдания, вздохи и неразборчивые причитания. Должно быть, тетя Мебруре вспомнила свое собственное горе и начала плакать у лестницы, не увидев еще ни Ниган-ханым, ни тела покойного. Рефик выглянул за дверь и увидел, что она показывает на какой-то предмет, стоящий то ли в буфете, то ли на нем — связанный, по всей видимости, с каким-то драгоценным для нее воспоминанием. Рефик не смог понять, что именно привлекло ее внимание. Должно быть, одна из вазочек или расписных тарелок, а может быть, и какой-нибудь бокал. Вместе с братом они взяли тетю под руки и повели вверх по лестнице. Войдя в комнату, где сидела, тихо всхлипывая, Ниган-ханым, тетя Мебруре сначала посмотрела по сторонам, будто что-то ища, а потом с рыданием заключила Ниган-ханым в объятия.
Выйдя из комнаты, Рефик задержался у двери, за которой лежало тело отца. Он знал, что там находятся два старика, которых утром отыскал и привел Осман — они делали все то, что полагается делать в таких случаях. До этого момента Рефик совсем не думал о них и не пытался представить себе, что они делают. Сейчас, стоя перед дверью, он думал: «Отца раздели, обмыли, теперь заворачивают в саван». Испугавшись, что мысли об этом начнут преследовать его, Рефик открыл дверь и увидел двух человек, торопливо что-то делающих, склонившись над длинным белым предметом, лежащим на кровати. Один из них, бородатый старик с куском веревки в руках, обернулся, услышав звук открывающейся двери.
— Сейчас, сейчас, скоро закончим!
Рефик кивнул и закрыл дверь. Ему вдруг захотелось увидеть жену, и он поднялся наверх. Перихан лежала на кровати, рядом сидела Нермин и читала газету.
— Кажется, ей нехорошо.
— Все со мной в порядке, только стошнило недавно, — сказала Перихан. Поскольку она лежала на спине, живот казался еще больше, чем был на самом деле.
Как всегда, увидев этот страшный живот, Рефик испугался. Потом заметил, что глаза у Перихан покраснели.
— Ты плакала? — обеспокоенно спросил он. Перихан ничего не ответила. — Я тебя очень прошу, не ходи на похороны! — Он посмотрел на Нермин, ища поддержки.
— И я то же самое говорю, — сказала Нермин. — И Айше тоже не стоит ходить. Ей очень тяжело. Я отвела к ней детей, но она так и не перестала плакать.
Выходя из комнаты, Рефик строго сказал Перихан:
— Не ходи, понятно? Я запрещаю.
В соседней комнате, уткнувшись головой в подушку, неподвижно лежала Айше. Должно быть, плакала-плакала и уснула. Джемиль и Лале смотрели в окно. Увидев дядю, они встрепенулись, но по их лицам было заметно, что они чего-то боялись и не раз начинали плакать. Джемиль насупился.
«Ох ты, сейчас плакать начнет!» — подумал Рефик и попытался улыбнуться:
— Выходите-ка в сад, поиграйте немного!
Джемиль насупился еще сильнее. Потом кинулся на кровать рядом с Айше, всхлипывая:
— Я не хочу умирать! Я никогда не умру!
В комнату вошла Эмине-ханым и бросилась гладить Джемиля по голове, приговаривая:
— Тише, маленький, тише, не плачь! Ты еще ребенок, тебе умирать не скоро!
Потом она обернулась к Рефику:
— Осман-бей зовет вас вниз. Там кто-то пришел. — Когда Рефик выходил из комнаты, она простонала: — Ох, какое же несчастье на нашу голову! — и заплакала.
«На нашу голову…» — бормотал Рефик, спускаясь по лестнице. Войдя в гостиную, он увидел, что напротив Османа сидит какой-то человек. Сидел он неуверенно, на краешке кресла, глядел в пол и мял в руках кепку. Подойдя ближе, Рефик вспомнил, где его видел, — это был один из складских рабочих. Рядом сидел другой грузчик, а в углу на стульях — еще двое, тоже с кепками в руках. Склад по праздникам работал, и до них, очевидно, дошло известие о смерти Джевдет-бея.
Увидев Рефика, все встали. Самый старший из рабочих вышел вперед, обнял Рефика и стал что-то говорить проникновенным голосом, но Рефик не понимал, что он говорит. «Я очень волнуюсь, но плакать все равно не буду, — думал он. — Надо закурить». Лицо второго было ему незнакомо, а третьего он сразу узнал — этот рабочий иногда заходил в дом помочь по делам. От него пахло потом и табаком. Смутившись из-за того, что обратил на это внимание, Рефик обнял четвертого рабочего крепче, чем остальных, и что-то невнятно пробормотал. Потом тоже присел на краешек стула.
— Вот, наши рабочие со склада выбрали представителей, чтобы принести соболезнования, — заговорил Осман. — А остальные пошли в мечеть.
— Джевдет-бей замечательный был человек, — сказал первый рабочий. — Как он о нас заботился! За двадцать лет ничем меня не обидел, худого слова от него не слышал!
— Отец тоже всех вас очень любил! — сказал Осман.
Возникла длинная пауза. Потом Осман спросил у пожилого грузчика, упаковали ли ящики, предназначенные для отправки в Анкару. Тот что-то тихо ответил, Осман одобрительно кивнул головой, и снова воцарилось молчание.