Джейки – морская черепаха
Шрифт:
Пит запил, да ещё как. Все выходные он провёл в полном одиночестве, держа бутылку дешёвого сортирного портвейна в руке. Многие думают, что выпивка как-то сглаживает горечь утраты, но они ошибаются. Ох, как ошибаются.
Лечит лишь время, а не рюмки спиртного. Алкоголь алкоголем, а работа по расписанию. Не мог он ещё потерять и её, иначе от него не осталось бы живого следа.
Тарантайка Пита мчалась наперерез что есть мочи, и мы не знали, что нам делать. Свернуть было некуда. И произошло то, о чём не трудно догадаться…
Мы ждали скорую экстренную помощь, но она, как и всегда бывает, не оказалась скорой. Вообще, довольно-таки
На миг я уснул где-то, как мне казалось, на берегу необитаемого острова. Съедал только что сорванные кокосы с пальмы и неистово радовался крикам чаек, пролетавших мимо меня. Рядом не было никого, и от этого мне было ещё приятнее здесь находиться.
В океане проплывали морские медузы, словно что-то шёпотом пытаясь сказать мне. Ох, какие это были медузы! Красные, пурпурные, алые. Каждая из них переливалась необыкновенным образом, словно гирлянды на рождественской ёлке. Я взял одну из них в руки, и она перестала сиять, став бледной невзрачной поганкой. Не могут они жить вне воды. Мне стало её жалко, и я тут же отпустил её обратно в свободное беззаботное плавание. На деревьях в экстазе прыгали обезьянки, а на траве дребезжали экзотические стрекозы. Мне нравилось находиться здесь и никуда не хотелось уезжать. В этом месте я счастливый, как никто.
Оказалось, что это были лишь сладкие грёзы. Одной ногой я был уже в раю, а другой вовсю стоял над пропастью. Всё это время в госпитале меня пытались оживить или хотя бы дать малейший шанс на это. Я не хотел покидать этот остров, но врачи насильно меня вытаскивали оттуда. Против собственной воли. Так нельзя было делать. Врачи один за другим ходили надо мной в поисках признаков жизни в моём захудалом организме. Их не было. Сквозь моё тело пропускали электрические импульсы, но поднять с того света меня так и не получалось. В это время мама из стороны в сторону ходила по коридору, ожидая от докторов лишь одной фразы: «Ваш сын будет жить». На удивление, даже Кара переживала, будто я её настоящий кровный брат. Они были в каком-то сумраке, в неведении. Они думали, что я погиб. Умер без остатка.
Причём, что интересно, я слышал разговоры врачей, но никаких судорог жизни подать не мог. Даже шмыгнуть носом у меня никак не получалось. Только трагически врач стал выходить из операционной, думая что это конец, как у меня почему-то дёрнулся мизинец на правой ноге. Какая-то секундная конвульсия прошла через мой палец. Бывает же такое у людей, что какой-то придаток сам порой непроизвольно кряхтит. Доктор Питерс тут же вскочил ко мне и начал свою типичную врачебную терапию. Дальше, не осознавая бренность бытия, я спал сном невинного младенца. Снова плыли те же медузы и росли кокосы на пальмовых деревьях, но уже дотронуться до них я никак не мог, как бы сильно мне этого не хотелось сделать.
Проснувшись, я оказался, к удивлению многих, жив. Зачем-то жив, хотя лучше бы умер, честно. В ту секунду смерть была мне к лицу. Как это произошло? Почему бог дал мне эту возможность? Но чему быть, того никак не миновать. Поковырялись в моём организме знатно, подобно как Ясон с аргонавтами искали золотое руно на острове сокровищ. Я стал человеком шиворот-навыворот, если ещё после этого меня можно причислить к типу людей. Обычно
А ещё меня угнетали белые пастельные тона нашего госпиталя. Эти молочные цвета будто готовили людей к гибели. Пациентов, наоборот, всячески нужно подбадривать яркими цветами радуги, готовя их выздоровлению. Например, потолок я перекрасил бы в ярко-зелёный цвет. Стены в красно-синий багрянец, разукрасив параллельно их в какие-нибудь мультяшные персонажи. И вместо люстры повесил бы диско-шар. Да и вообще, на законодательном уровне запретил бы эти стерильные смертельно упоительные окраски.
Каждые три часа выносили утку, и она была вовсе не запечённой и аппетитной, как на праздники. Это жалкое зрелище. Мне стыдно было за себя, что я на такое способен. Причём в больнице из меня насильно выжимали все шлаки. Приходила тётушка Дёрти и зачем-то кричала. Думается, ей так положено делать по зову своей работы. В больнице я стал намного скрупулёзнее и ответственнее относиться ко времени. Мне ещё ни разу не было так обидно за пустоту своей жизни. Не происходило ничего. Я лежал и через трубочку выпускал из себя биологические отходы.
Мне хотелось встать на ноги и тут же ринуться играть в дворовый футбол – забить уйму голов какому-нибудь толстому парнишке на воротах и просто весело провести время. Желание было колоссальное порвать всех и вся на свете, но без ног это сделать довольно-таки трудно. Ах да, забыл сказать, что я стал инвалидом. Сидячим инвалидом. Именно поэтому мне и не хотелось жить дальше, ибо это уже была не жизнь, а сплошная каторга.
Раны стремительно заживали на мне. Врачи говорили, что я родился в рубашке. Эх, дотянуть бы эту рубашку до ног, а то что-то она мне изрядно маловата. Не мой размер и фасон, но да ладно. Дёрти порой не хотела выливать биоматериалы за стариками Бенкси, Гарри и Маршаллом, ибо они сильно воняли и доставляли ей дискомфорт. Но приказы начальства не обсуждаются. Оказалось, что у неё самой лежал свой старикашка дома и периодически выпрыскивал на ковёр своё нутро. Так что подобное «добро» окружало её день и ночь. Уверен, что и все её сны непосредственно связаны именно с этим. Неудивительно, что у неё такой скверный характер.
Мама по возможности приходила ко мне с авоськой цитрусов. Она бы и не прочь ночевать рядом со мной, но работа ей этого не позволяла делать. Кстати, моя катастрофа полностью изменила Кару. Она стала белой и пушистой. Невинной овечкой в ромашковом поле. Перестала вести аморальный образ жизни и всерьёз занялась собой. Когда, в очередной раз проснувшись, я увидел около моей кровати сестру с книгой – тут же потерял здравый рассудок. Мозг затуманился.
– Ущипни меня.
– Джейки, не глумись. Это я и книга. Мы сравнительно недавно познакомились.
– А как же засаленные волосы и панк-рок в голове?
– Это в далёком прошлом. Я не хочу больше тебя и себя расстраивать. Хочу быть человеком. Хочу быть девушкой. Нормальной девушкой с губной помадой и нежным румянцем на лице.
– Это здорово. Я горжусь тобой. Правда-правда.
– Я верю. Поспи ещё, братик. Спеть тебе колыбельную?
– Можно. Только надеюсь, что это будет не твоё громкое оранье из плеера.
– Надейся. Шучу. Засыпай, мой братик, засыпай, – напевала Кара, поглаживая меня по голове.