Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ

Брайан Фрэнсис

Эта хитрость меня не испугала, наоборот, я стал приглядываться более тщательно и вскоре разглядел верхушки далеких мачт, упирающихся в небо. Даже на таком расстоянии и при том, что тонкая ткань мешала мне что-либо как следует разглядеть, я был совершенно потрясен, снова увидев «Испаньолу».

Чувства мои пришли в сильное смятение. С одной стороны, мне предстояло вскоре увидеться со всеми столь дорогими моему сердцу людьми; с другой – я подходил к ним на корабле, несущем им смертельную опасность – из-за меня все они могли лишиться жизни. Я вел столь серьезную игру,

что от мысли об этом в горле у меня встал ком.

Однако в этот самый момент, словно мой мозг отправил ему послание, рядом со мной появился мой главный козырь в этой игре. Джон Сильвер стоял за моей спиной и тоже смотрел вперед.

– Она всегда была как картинка, Джим. Я сам хотел ее хозяином быть. Бывало, сижу утречком на набережной в Бристоле, смотрю на нее, и так жалко, что она не моя. Хороша!

Сильвер говорил очень тихо, но его страстность передалась и мне. Однако отвечать ему я не мог, чувства переполняли меня настолько, что голос мой непременно сорвался бы. Но то, что Сильвер сказал после этого, и еще тише, чем раньше, меня потрясло.

– Я человека потерял, Джим.

Я так резко обернулся к нему, что у меня голова чуть не слетела с плеч. Он говорил, будто ничего не произошло, не переставая смотреть вперед, на наш старый корабль на горизонте.

– Прошлой ночью я отправил к тебе в каюту матроса с поручением, Джим, а он так и не вернулся. Это я проверку устроил.

– Джон, но это ужасно! Я слышал драку…

Он меня перебил:

– Он молодой парнишка был. Жена у него хорошенькая и грудничок. Чего я ей теперь говорить-то стану? Вот что я хотел бы знать.

– Но, Джон…

– Будем про это молчать, как могила, Джим. Только я счет веду и за все рассчитаюсь.

– Ты думаешь, это Расп…

– Больше ничего не говори. Только… лучше ему быть пошустрей, чем он сейчас выглядит, когда долгий день настанет.

Он замолк. Тощий секретарь прошел мимо и с любопытством на нас поглядел. Сильвер двинулся прочь, но, уходя, пробормотал:

– Игра началась, Джим, пошла всерьез. Могу с тобой об заклад побиться.

Я оперся спиной о поручни, не в силах вымолвить ни слова.

Ранним вечером мы бросили якорь в нескольких сотнях ярдов от «Испаньолы». Судовой вахтенный окликнул ее:

– Эй, на корабле!

Ответа не последовало.

– Эй, на корабле, отвечайте!

Ни звука в ответ. Никто не отзывался, никто нас не окликал. Недвижная «Испаньола» походила на призрачный корабль, и невозможно было определить, видели нас с этого корабля или нет. К счастью, у меня уже был такой опыт прежде, и я решил, что, по всей вероятности, капитан Рид снова затеял свою игру.

Ко мне подошел доктор Баллантайн.

– Я так понимаю, что вы едете со мной?

Я кивнул:

– Да.

– Как приятно и как ужасно для вас!

Немногословный доктор точно оценил положение.

Через несколько минут мы с ним были уже в пути. Шлюпка с брига стремительно шла по гладкому словно стекло, морю. Я отметил, что Молтби отправил с нами одного из своих «джентльменов» – несомненно в качестве надзирателя.

Когда мы подошли под борт

«Испаньолы», доктор Баллантайн попытался окликом привлечь к нам внимание, но снова ответа не последовало. Один из наших гребцов закинул на борт железную кошку, чтобы закрепить трос. Когда мы с доктором взобрались на веревочную лестницу – я впереди, доктор чуть ниже меня, шлюпка отошла подальше и остановилась. Ее команда – и дуэлянт в том числе – не проявила никакого желания взойти с нами на борт.

Мы с доктором перебрались через поручни. О, как это было замечательно – спрыгнуть на палубу «Испаньолы», пусть даже мучаясь страшными предчувствиями!

«Испаньола» выглядела чистой и опрятной, словно вся ее команда была цела. Капитан Рид нашел способ поддерживать на судне бодрый дух. Мы двинулись к носу – Баллантайн и я – и когда обогнули баковый люк, я сделал две вещи.

Во-первых, я, естественно, глянул за корму, в сторону брига. Как я и ожидал, Молтби стоял впереди, в носовой части палубы, с подзорной трубой наготове, следя за каждым нашим движением. Затем я крикнул, но совсем негромко:

– Капитан Рид, это я, Джим Хокинс! Я вернулся, но советую соблюдать осторожность! Если вы меня слышите, громко не отвечайте, только укажите, где мы можем вас найти.

Я услышал отдаленное покашливание, и доктор Баллантайн толкнул меня локтем в бок. Впереди нас, у первой ступеньки главного трапа, ниже уровня видимости с брига или со шлюпки, появилась рука, энергично хлопавшая по настилу палубы, – рука белая, словно девичья, но совершенно определенно принадлежащая мужчине.

Мы оба вздохнули с облегчением: хлопки по палубе свидетельствовали об энергии и властности; мы выпрямились, чтобы у наблюдающего за нами Молтби создалось впечатление, что мы просто осматриваем судно. Через несколько минут мы уже стояли на верхней ступени главного трапа, а затем стали, один за другим, спускаться вниз, в прохладный полумрак.

Собравшиеся вместе в ожидании, вооруженные шпагами и кортиками, стояли внизу капитан Рид, дядюшка Амброуз, кок, юнга и четверо матросов, спасенных нами, когда Молтби сбросил их в море. Сердце у меня перевернулось от радости, когда я увидел, что с моими близкими все в порядке.

28. Игра пошла

– Вы все так хорошо выглядите! – Эти слова просто вырвались у меня.

Капитан Рид вытянул вперед руку – остановить доктора Баллантайна.

– Друг или враг? – резко спросил он.

– Друг и соотечественник, – ответил патриотичный шотландец. Я представил их друг другу (я много рассказывал доктору Баллантайну о капитане Риде).

Глаза мои уловили какое-то движение в сумраке за спиной капитана Рида. Грейс и Луи выступили вперед, и мною овладело такое волнение, что я с трудом мог поднять на них глаза. Луи схватил мою руку и обвил ею свои плечи; я же повернулся к дядюшке Амброузу – высокому, худощавому, добродушному дядюшке Амброузу; его длинное лицо и голова, сидевшая на высокой шее, делали его похожим на какую-то долговязую добрую птицу. Мои глаза были полны слез.