Джин Грин - Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014
Шрифт:
– Почему же бывший? – лукаво улыбнулась Тоня.
– Марик, он сумасшедший, – забормотала Инга. – Не связывайся с ним. Кроме того, он самбист.
– Тогда это страшно, – сказал Рубинчик, сужая глаза.
Из толпы танцующих к ним пробрались Герка, широкоплечий мрачноватый парень в белом свитере, и голубоглазый, русоволосый красавец Вася Снежный Человек.
Знакомясь, мрачный Гера очень сильно сжал руку Рубинчику и даже попытался ее слегка подвернуть, но, встретив улыбчивое сопротивление, отпустил руку.
– Привет, Марик, что-то давно тебя не видно, – сказал Вася Снежный
– Как же давно? – удивился Рубинчик. – Вчера мы с Тоней сидели в «Славянском базаре», а ты был рядом с какой-то девушкой.
– Верно, – хлопнул себя по лбу Снежный Человек. – У меня, старики, все уже перемешалось в этом Содоме. Я, старики, только с высоты три тысячи метров начинаю себя чувствовать человеком. А здесь я просто задыхаюсь. Слушай, Марк, хочешь, я тебя в горы вытащу? Давай плюнем на все и рванем на Али-Бек, а?
– Это вот от Тони зависит, – сказал Рубинчик. – Если она захочет, то и я поеду.
– Тоня, едешь? – взвился Снежный Человек. – Я вас, ребята, обучу глиссировать по леднику. Нет в мире большего наслаждения, чем глиссирование по леднику. Так едем или нет?
Тоня промолчала.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал мрачный Гера и взял ее за руку.
– Вряд ли это получится, – сказал Рубинчик и, улыбнувшись, притронулся к его плечу.
– Что, что? – сощурил глаза мрачный Гера. Возникла напряженная пауза. Инга покусывала губы и шныряла глазами. Вася Снежный Человек недоумевающим взором обводил компанию.
– Ой, посмотрите, кто там идет! – вдруг радостно закричала Инга и свесилась из окна так резко, что подскочивший Горинян схватил ее за ноги.
– Вы только посмотрите, кто там идет внизу! – кричала Инга. – Лева! Лева! Сюда!
Все непроизвольно повернулись к окну и с высоты третьего этажа увидели совершенно непринужденно шествующего кумира молодежи Льва Малахитова [109] со свитой.
Услышав крик Инги, Лева задрал голову, распростер руки и радостно воскликнул:
109
Популярность Левы в то лето затмила славу Евтушенко и Вознесенского. Я сам мечтал с ним познакомиться, но увы… (Прим. автора.)
– Марина! Старушка! Как я рад!
– Я Инга! – крикнула Инга. – Инга, а не Марина. Помните, буфет в Политехническом?
– Еще бы не помнить! Инга! Старушка! – крикнул кумир.
– Лева, поднимайтесь сюда! У нас весело!
– Вот они, женщины моей родной страны! – закричал Малахитов. – Какой номер квартиры?
– Один момент, – сказал Вася Снежный Человек, – сейчас я провожу поэта.
– Вот они, девушки Москвы и Подмосковья! Вот они, истинные ценители поэзии! Вот для кого мы работаем! – разорялся внизу поэт. – Эдик, старикашечка, веди нас. Рон, Пегги, Андрюша, Мила, за мной!
Через минуту знаменитость уже на правах старого друга целовался с Ингой, потрясая сомкнутыми над головой руками, торжественно представляя свою свиту, среди которой были Рон Шуц, одетый в пеструю, до колен, хламиду с огромным жетоном на груди,
– Что нового, Лева? – спрашивали поэта молодые люди, которые давно уже знали его и любили.
– Ну, что нового, – сказал Лева, – хвастаться особенно нечем, друзья. Вознесенский провалился в Японии, Евтушенко синим пламенем горит на Таити, один лишь я в Париже, как всегда, на «ура». Картина печальная.
Молниеносно сверкнув лукавым зеленым огоньком, глаза его потускнели: видно было, что переживает поэт неудачи своих товарищей.
– А как с Бриджит Бардо? Контакт был? – спросил Вася Снежный Человек.
– Нет, Эдди, – ответил ему Лева. – Звонила мне она в последний день, но у меня уже времени не было.
Молодые гости невежливо расхохотались. Поэт нахмурился.
– Ну, братцы, если уж вы даже этому не верите, то о чем же нам с вами разговаривать!
Гордо подняв вихрастую голову, шепча «нет пророка в своем отечестве», он направился к пиршественному столу.
Веселье продолжалось с новой силой. Присутствие знаменитости словно подлило масла в огонь.
К двенадцати часам ночи случилось то, чего больше всего боялся Арсений Горинян: вернулся хозяин квартиры академик Николаев. Он открыл дверь своим ключом, поставил в прихожей чемодан и вошел в полутемную гостиную, где оглушительно гремела музыка и мелькали незнакомые ему юные тени.
Академик отличался моложавым спортивным складом, седина его в полутьме была не видна, и поэтому на него никто не обратил внимания. Некоторое время он слонялся среди гостей, пытаясь обнаружить свою дочь и вручить ей букет горных тюльпанов, привезенных издалека, а потом остановился возле группы парней и девушек, в центре которой разглагольствовал Арсений Горинян.
Горинян как раз заканчивал разгром нового фильма Антониони, когда Инга вдруг заметила среди слушателей знакомую фигуру, курящую по-матросски – в кулак.
– Папка! – крикнула она, ринулась и зарылась головой в душистые прохладные тюльпаны.
– Отец! Отец приехал! Конь прискакал! – пронеслось по комнатам, и по меньшей мере половину гостей как ветром сдуло, хотя никаких, собственно говоря, оснований для бегства у них не было, просто сработал естественный рефлекс.
Впрочем, и у оставшихся был довольно смущенный вид, когда Инга зажгла свет и все увидели загорелого рослого мужчину с букетом в руках. Горинян стоял с открытым ртом, мрачный Гера смотрел, как медведь из берлоги, Вася Снежный Человек тренькал на одной струне, Лева Малахитов сдувал пылинки с плеч Людмилы Бруни и Пегги Пинчук, а Марк Рубинчик растерянно чиркал своей шикарной зажигалкой «ронсон», словно забыв о сигарете, торчащей у него в зубах.