Джинджер и Фред
Шрифт:
Заведующий пресс-бюро Марио Лонгарди доволен: «Газеты очень внимательно следят за нашей работой. Ни об одном другом фильме Феллини никогда столько не писали».
Ищем «пианиста», который будет дирижировать оркестром в телевизионном шоу.
Наш «шеф» Ардуини вручает нам пачку фотографий:
— Вот этих нужно вызвать на завтра. Феллини хочет встретиться с ними вечером, после съемок. Важно, чтобы они действительно умели играть. Неумеющих — отставить...
Из вызванных актеров играть умеют лишь двое. Кое-кто пытается (не очень удачно) импровизировать,
— Дайте мне только эту роль, увидите — я сыграю вам лучше Рубинштейна.
Феллини приглядывается к нему, смотрит на его руки:
— Я бы не сказал, что у вас музыкальные пальцы. Чтобы хорошо играть на пианино, нужна «широкая кисть». Но лицо у вас симпатичное. Так и быть. Договоритесь с производственной группой и ассистентами; съемки завтра утром.
Молодой «Рубинштейн» счастлив. Весело, вприпрыжку сбегает он по лестнице.
На следующее утро снимается сцена встречи Джинджер и Фреда в вестибюле отеля. Пианист уже на месте и тихонько перебирает клавиши. Съемки все не начинаются. Что-то не так.
Феллини издали наблюдает за молодым пианистом, а потом говорит:
— Филиппо, сделай одолжение — сядь на место вон того парня.
Какой же я актер, какой пианист, да еще без грима, без костюма? И потом, я не умею играть на рояле.
— Сойдет и так. Выучи реплики и садись за инструмент.
Оказаться перед объективом кинокамеры... такое мне и в голову не могло прийти. Но приказ маэстро я выполняю: из ассистента превращаюсь в исполнителя. Мне, еще утром раздававшему роли актерам, теперь дали собственную роль. Я должен разговаривать с Джинджер и Фредом. Какой ужас. Я же не справлюсь. Только всех подведу.
Но вот включают прожекторы. «Внимание. Мотор!». У меня получилось! Это дело мне нравится все больше и больше.
— Ребята, с завтрашнего дня у нас будет своя столовая с настоящим метром... Никаких завтраков в Гроттаферрата.
Приятное известие принес нам Пьетро. Мы польщены. Вот это продюсер. Можно подумать, что мы работаем у американцев. Но вскоре выясняется, что продюсер все хорошо рассчитал: так мы сэкономим время, а следовательно, и деньги. В o6щeм, в перерывах мы теперь питаемся на студии, в специально оборудованном для этого кабинете Феллини.
— ...А ее действительно распродают по частям, — говорю я за завтраком.
— Что распродают?
— Чинечитта.
Нотарианни — прирожденный политик в самом прямом значении этого слова — пользуется случаем, чтобы затеять за столом парламентскую дискуссию, притянув не только правящие партии, но и Ватикан, секретные службы, Аньелли [11] , американцев, Лорен и секретаря зятя президента республики. В это время Адриана ставит на стол блюдо подрумяненных котлет. Феллини пользуется ее появлением, чтобы положить конец утомившей всех дискуссии:
11
Президент компании «Фиат».
—
Я согласен с Феллини, хотя никак не могу обнаружить ничего эротического в котлете. Но все равно хорошо: такая дискуссия мне нравится больше.
Адриана продолжает нас обслуживать. Подхватит на лету какое-нибудь «словечко» и смеется. Посмотреть на нее — ну вылитая Эльза Ланчестер, английская гувернантка из фильма «Свидетель обвинения». Преданная, внимательная, заботливая. И ухаживает за нами, как «гувернантка»: по вечерам, например, после съемок спешит напоить нас обжигающим чаем.
— Надо же как-то поддержать вас, ребята. Но только никому не говорите — на всех у меня, к сожалению, не хватит.
Благодаря этому чаю мы могли не спать до глубокой ночи и выдерживать ненавистные нам всем «вызовы».
Разговаривая по телефону с «актерами», мы, ассистенты, вынуждены призывать на помощь все свое терпение.
— ...Вы обязаны были предупредить по меньшей мере за два дня. Таковы условия моего контракта!
Мы спокойно объясняем молодой многообещающей актрисе, что Феллини, увы, работает не так, как все, и только вечером решает, что будет снимать завтра.
Наконец, после долгих и изматывающих нервы переговоров, удается прийти к соглашению: «...значит, завтра утром, ровно в шесть тридцать — в гримерной».
Вот так примерно мы и работаем, невзирая на оскорбления и капризы кинозвезд. «...Пришлите за мной шофера, на метро я не поеду!» — «Вы что, шутите?! К шести тридцати я только домой возвращаюсь, а мне, чтобы выглядеть свежей, надо не меньше десяти часов сна».
Ранним утром со ступенек станции метро у Чинечитта я наблюдаю за нашими «актерами». Заспанные, едва волоча ноги, бредут они по аллеям в сторону гримерной. И там дожидаются «своей очереди».
«В просторном и неуютном помещении полно людей, толпящихся у длинной стойки бара и вокруг столов. Спешат, снуют взад-вперед репортеры, специалисты по аппаратуре, рабочие, актеры, дикторы и ведущие; шум ужасный: отдельные голоса, оклики, акустические сигналы цитофонов, телефонные звонки, хлопки фотовспышек, непрерывно гремящие динамики».
Вот так описан в сценарном плане бар на телестудии. Это ад. По крайней мере для нас, ассистентов, которые должны нянчиться с актерами: повсюду ходить за ними, приглядывать, проводить в туалет, если кому-то захочется пипи. В самый ответственный момент, когда съемка вот-вот начнется, их почему-то не оказывается на месте. А сегодня этих актеров набралось не меньше двух сотен!
И мы договариваемся между собой:
— Даниэла, ты берешь на себя всех женщин.
Эудженио разочарован:
— Это что же, ко мне не прикрепят ни одной хорошенькой девчонки?!
Я сегодня занят — играю свою рольку, Ардуини освобождает меня от функций «регулировщика».
Все эти месяцы работы над фильмом — мне кажется, нет, я в этом уверен — нормальная связь с внешним миром у меня прервана.
Парламентские выборы, референдум, мафия, каморра, стихийные бедствия, президент республики — обо всем этом я слышал лишь краем уха, если вообще слышал.