Джинкс
Шрифт:
– Уйдите отсюда, пусть он отдохнет, – сказал Симон.
Послышались шаги, все ушли – кроме Симона. Джинкс медленно открыл глаза. Симон смотрел на него, но, увидев, что глаза Джинкса открываются, фыркнул «пф!», поднялся на ноги и начал прибираться в мастерской. Раньше он никогда этого не делал. Ждал, пока приберет Джинкс.
Джинкс провожал его взглядом. Ни радости, ни облегчения лицо чародея не выражало, оно говорило только одно: хлопот с этим мальчишкой не оберешься, – и отсюда следовало, что выражения лиц и слова, которые избирают люди, не всегда похожи
– Однако этого мало, – выговорил Джинкс.
Симон, вытряхивавший в окно пепел, обернулся:
– Чего именно?
– Голубого облака.
Рябь розоватой тревоги пробежала по облаку, но до лица Симона не добралась.
– А не позволишь ли ты и мне поучаствовать в том разговоре, который совершается только у тебя в голове?
– Ты не имел права отбирать у меня мою магию, – сказал Джинкс. – Или жизнь. Можно мне еще попить? Пожалуйста, – добавил он, надеясь подать Симону хороший пример.
Симон встал рядом с ним на колени, дал ему воды.
– Спасибо, – сказал Джинкс. – Почему ты не пришел раньше?
– В смысле, чтобы спасти тебя? Ты отправился именно в то место, к которому я просил тебя не приближаться…
– Нет, не просил.
– Еще как просил. Я же говорил тебе: держись подальше от Костоправа. Ты когда-нибудь слушал, что я говорю?
– Да. Все время, – ответил Джинкс. На него наваливалась усталость. – Но ты же следил за мной через Дальновидное Окно, для того и дал мне ту золотую птичку. Почему же не пришел быстрее? Или ты не следил?
Симон отвел взгляд в сторону.
– Я был занят.
– Ты забыл. Ты всегда обо мне забываешь.
– Глупости. Я просто позволяю тебе взрослеть.
– Ты был слишком занят ссорами с Софией, вот и забыл обо мне, – сказал Джинкс. Ах, ну конечно же… – Так тебе стало лучше?
– Гораздо лучше, спасибо, что спросил, – язвительно ответил Симон. – В первые несколько дней после твоего ухода я наблюдал за тобой, но потом… да, ты прав, это вылетело у меня из головы. Я даже не догадывался о происходящем, пока Дама Гламмер не навестила меня, дабы радостно сообщить, что направила вас в Костяное гнездо и что Костоправ намерен убить тебя тридцать первого августа, – а появилась она тридцатого.
– Как она об этом узнала? – спросил Джинкс.
– Полагаю, Костоправ ей весточку послал.
– Он посылает ей весточки? Выходит, она с ним заодно?
– Дама Гламмер заодно только с самой собой.
– Но она же…
– Знакомых не выбирают, – коротко ответил Симон.
– Как она может водить знакомство с…
– Я ведь говорил тебе, что и ее следует сторониться. Послушай, раз уж ты не спишь и не прочь поболтать, может, расскажешь мне, как гостил у Костоправа?
Джинкс так и сделал. Ему казалось странным, что он думал когда-то: Симону доверять нельзя. Впрочем, это было после того, как он лишился своей магии. Теперь же он все видел ясно и знал, что может верить Симону, – во всяком случае, верить, что тот так Симоном и останется. Но это было его личной проблемой.
По крайней мере, он снова видел перед собой прежнего Симона – того, каким тот был до «бутылочного» заклинания.
– Он говорил, что ты убил меня.
– Вот как? Ну, тут он ошибся.
– Хотя ты ведь и убил. Засунул мою жизнь в бутылку…
– А потом вернул тебе. Она же вернулась, верно?
– Да, но Костоправ сказал, что…
– О, теперь Костоправ стал у нас главным судьей истины, так? Вся сложность как раз в том и состояла, чтобы не убить тебя. Это и делало заклинание столь трудным.
– Он обошелся с тобой точно так же.
Симон промолчал.
– Упрятал твою жизнь в бутылку.
– Да, – ответ сопровождала холодная, зеленая, злая мысль.
– Он думал, что ты поручил мне выкрасть ее, – сказал Джинкс.
– Я никогда не сделал бы этого. Тем не менее… – повисла долгая, трудная пауза. – Благодарю тебя.
– Не за что. Но почему твоя жизнь оказалась в его руках? Нет, я понимаю, он использовал твою жизненную силу, но почему ты позволил ему это? Или он обманул тебя?
Как ты обманул меня?
Симон встал, отошел к верстаку и принялся возиться с тем, что на нем стояло. Джинкс слышал, как он открывает шкатулки, передвигает сосуды, и думал, что Симон ему не ответит. Самые разные мысли и чувства сердито сшибались друг с другом на поверхности сознания Симона.
– Это обычная цена, – наконец, произнес Симон. – Все время учебы ученик позволяет чародею пользоваться своей жизненной силой.
– Так ты был его учеником? – вот уж чего Джинкс никак не ожидал.
– Да. И не смотри на меня так.
– Но зачем?
– Хотел стать чародеем, зачем же еще?
Симон начал толочь что-то в ступке.
– Но… разве ты не понимал, что он – злой?
– Нет, – вздохнул Симон. – То есть да. Поначалу я не думал об этом, потому что нуждался в наставнике. А после тоже не думал, поскольку мне было… неудобно об этом думать.
– Неудобно, – повторил Джинкс.
– Ну, если ты никогда в жизни не ловил себя на том, что подыскиваешь оправдания для чего-то заведомо дурного, очень за тебя рад, – огрызнулся Симон. – Но под конец я больше не смог делать вид, будто не знаю, кто он такой, и сказал ему, что ухожу. А он заявил, что, поскольку я не доучился, жизнь мою он возвращать не обязан.
Говорил Симон легко и свободно, однако мысли его боролись друг с другом; одни не желали, чтобы Джинкс или кто угодно знал о происшедшем с ним, другие утверждали, что самое лучшее – обо всем рассказать. «Уж не это ли, – подумал Джинкс, – и делало Симона таким раздражительным? Ведь в голове его постоянно происходило что-то вроде собачьей свары».
– Но почему ты не забрал свою жизнь, когда уходил? Да и другие тоже – те, что были в бутылках?
– О других я не знал, – сказал Симон.