Джинкс
Шрифт:
Всё и вся здесь было Урвальдом. И Джинкс не чувствовал одиночества, потому что был связан с каждой его частицей.
Но вдруг эта связь прервалась, потому что на Джинкса накатила паника – он напрочь перестал понимать, где находится. Не знал даже, летел ли он от своего тела на восток или на запад, на север или на юг – и долго ли, и как далеко забрался.
Может, это было совсем уже и не важно, однако чувства Джинкса говорили ему иное. Он хотел знать, где его тело, куда оно направляется и где ему самому надлежит быть.
Восход солнца застал его врасплох. Небо полиловело, потом стало золотисто-розовым. Над горизонтом проглянула полоска алого серебра, вскоре выросшая в огненный шар, и птицы засвиристели и радостно раскричались, празднуя его появление. Джинкс никогда еще такого не видел и понял теперь, почему Ривен скучал по восходам.
Солнце избавило его от паники, он успокоился и снова стал слышать деревья. Используя нить их мыслей как путеводную, он отыскал тропу, по которой шли, сопровождая его тело, четыре человека.
К полудню они, проведя на ногах всю ночь, достигли дома Симона. Эльфвина и Ривен остановились на краю прогалины – увиденное привело их в смятение. Джинкс понимал, о чем они думают. Слишком уж походил каменный дом Симона на замок Костоправа. Друзья его посмотрели друг на друга и оглянулись на лес. Но все же вошли вслед за Симоном, Дамой Гламмер (она оставила маслобойку у двери) и телом Джинкса в дом.
– Съешьте что-нибудь, – велел Симон. – Вы все. Поищи какую-нибудь еду, Дама.
– А нельзя ли нам помочь тебе… – начала Эльфвина.
– Нет! Делай, что тебе говорят, – и Симон подтолкнул тело Джинкса в направлении южного крыла.
Эльфвина потянулась было за ним, но Симон обернулся и одарил ее таким взглядом, что Джинкс подивился, как это она не обратилась прямо на месте в жабу. Симон вошел в южное крыло и захлопнул за собой дверь.
Для Джинкса дверь препятствием не была, – он просто проплыл сквозь нее. Посмотрел, как Симон с помощью нескольких быстрых заклинаний прибрался в мастерской, как подмел пол – внезапно поднявшимся ветерком, который скатал всю пыль в шарик и выбросил в окно.
Симон опустил тело на пол в самом центре мастерской. Снял с полки книгу в красном кожаном переплете. Растолок в ступке травы. Среди них Джинкс узнал те самые, смердевшие предательством корешки. Затем чародей достал из сосуда кусок мела и стал чертить символы, окружая ими тело Джинкса. Некоторые он перерисовывал по два, а то и по три раза. Ясно было, что Симон никогда не делал того, что собирался сделать, и не был по-настоящему уверен, что у него это получится.
Все это заняло немалое время. Джинкс заскучал. Он подплыл к окну, вылетел сквозь него на свет летнего дня. Вознесся над вершинами деревьев и снова увидел зелень, уходившую во все стороны к горизонту.
Ему было спокойно здесь… вот только Ужас тревожил его. И рубка леса, которая будет продолжаться, пока все не исчезнет. Не останется больше деревьев, – а значит, и живущих под их сенью людей и тварей.
Джинкс вернулся на прогалину и снова влетел сквозь окно в мастерскую.
Туда вошла кошка, обнюхала тело Джинкса.
Симон сгреб ее за загривок.
– Джинкс тебе не пара, – сказал он и выбросил кошку в коридор.
Глава двадцать третья
Противусолонь [28]
28
Противусолонь – против движения солнца; посолонь – по солнцу, то есть с востока на запад.
Поднявшись по лестнице, что вела в его спальню, до тринадцатой – считая снизу – ступеньки, Симон опустился на колени, коснулся ее и произнес незнакомое Джинксу слово. Послышался щелчок, затем стрекот отпирающегося замка, и ступенька поднялась в воздух. Симон опустил руку в полость под нею и достал оттуда зеленого стекла бутылку, которую Джинкс едва успел узнать – чародей тут же сунул ее в карман.
«Выходит, он попирал мою жизнь ногами», – гневно подумал Джинкс. Симон же опустил в хранилище бутылку с собственной жизнью и запер его.
И пошел в кухню.
– Значит, так. Мне понадобится ваша помощь – всех вместе.
– Ты собираешься вернуть в Джинкса его жизнь? – спросила Эльфвина.
– Ту, что спрятал в бутылку, – добавил Ривен.
– Ну, разве они не умнички? – восхитилась Дама Гламмер. – Великие небеса, так ты, Симон, держишь жизнь бурундучка в бутылке? Темная магия, вот что это такое!
– Ничего подобного, – ответил Симон. – Это магия чародеев.
– Ну, а я о чем? – сказала Дама Гламмер. – Темная магия. Чародейские штучки.
– Я никакого волшебства творить не умею, – сказал Ривен.
– Сотворишь, если я прикажу, – ответил Симон. – Вымойте руки и приходите ко мне.
Он развернулся и ушел в южное крыло, оставив дверь открытой.
Эльфвина и Ривен замерли на пороге мастерской, глядя на тело Джинкса. Окруженное множеством меловых знаков, оно приобрело несколько таинственный вид.
Дама Гламмер, пройдя мимо них, обогнула рисунки и встала у одной из жаровен.
– Заходите, птенчики.
– Да под ноги смотрите! – рявкнул Симон, едва они сделали по первому шагу.
– Знаешь, Симон, если ты будешь орать на птенчиков, им не захочется помогать тебе, – сказала, ухмыляясь, Дама Гламмер. Джинкс видел, что все происходящее представляется ей неимоверно забавным.
– Тоже верно. Встаньте у жаровен, птенчики. Не наступайте на символы! – Таким напряженным и сварливым Джинкс Симона еще не видел – похоже, он здорово нервничал из-за предстоящего чародейства. Что, вообще говоря, не радовало.
Джинкс нырнул в окно и еще раз взлетел над Урвальдом. Он вовсе не был уверен, что хочет ожить. Здесь он свободен и может вечно любоваться восходами и закатами.