Джинн в плену Эхнатона
Шрифт:
— Точно никто не знает, но для джинн моих лет, по самым приблизительным подсчетам, — день жизни. В вашем возрасте кажется, что день жизни — ничто. Но для господина Ракшаса, например, каждый день — как подарок. Потому-то он теперь пользуется своей джинн-силой, только чтобы выбраться из лампы или попасть обратно. По счастью, энергии на такое превращение уходит совсем немного. Я, честно говоря, решил повременить с этой информацией, чтобы вы хоть немного порезвились, не задумываясь о последствиях. Но раз уж вы подслушали мой разговор с Хуссаутом — тянуть с объяснением больше было нельзя. Теперь вы хотя бы понимаете, почему джинн не готовы выполнить желания всех и каждого. Во-первых, в обществе, понятное дело, возникнет полный хаос. А во-вторых, и это главное, нам это значительно укорачивает жизнь.
— А на сколько дольше живет джинн, если он заточен в лампу или бутылку? — спросила Филиппа.
— Хороший вопрос, — кивнул Нимрод. — с ним связан и наш сегодняшний поход в этот музей. Долгое время никто толком не знал, сколько может прожить джинн, будучи заточенным в бутылку. Но в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году кое-что прояснилось. Вы не слышали про Терракотовую армию? Ее случайно раскопали крестьяне в Центральном Китае, на территории древнего города Сиань. Произошло это в как раз в семьдесят четвертом году, и к тому времени сделанные из терракоты фигурки воинов провели в земле двадцать две сотни лет. Там же был найден сосуд, содержавший сразу нескольких джинн.
— Ты хочешь сказать, что через двадцать два века они оказались живы? — изумилась Филиппа.
— Да. Тогда-то и стало ясно, что в бутылке, в состоянии приостановки жизненных функций, мы практически бессмертны. Потому для нас так важен Эхнатон.
Нимрод провел их наверх, мимо дурно пахнущих музейных сортиров, в самый дальний конец здания, к самой странной статуе из всего музейного собрания. У этой фигуры было удлиненное лицо, узкие миндалевидные глаза, толстые губы, отвисшая нижняя челюсть, длинная «лебединая» шея, покатые плечи, большой, круглый как шар живот и толстенные ляжки — толще близнецы просто не видывали.
— Джон. Филиппа. Знакомьтесь: Эхнатон, — громогласно провозгласил Нимрод, указывая рукой на огромную черную статую, одну из четырех, что стоят в Амарнской галерее Египетского музея.
— В жизни не видела таких уродов, — пристально рассмотрев статую, заявила Филиппа.
— Да уж, наружность у него несколько гротескная, — согласился Нимрод. — Эхнатон. Еще его называют Аменхотеп Четвертый. Один из царей Восемнадцатой династии, правил Египтом три с половиной тысячи лет назад.
Джон потрогал гранитную статую и учтиво произнес:
— Как поживаете, Ваше Величество?
— Имя Аменхотеп он получил при рождении, — пояснил Нимрод. — Но сам его сменил, когда избавился от всех старых египетских богов: Изиды, Анубиса, Сета и Тота. Он оставил только одного бога — Атона, произведя тем самым полную революцию в религии, чем вызвал страшное недовольство среди священнослужителей, которые в ту пору были самыми богатыми и могущественными людьми в Египте. И по сей день Эхнатона называют «фараон-еретик», а слово «еретик» означает человека, совершившего ужасное преступление против собственной религии. Говорят, что из-за своего увлечения новой религией Эхнатон не уделял должного внимания подданным и вовсе не заботился об обороне страны. Враги воспользовались военной слабостью египтян, порожденной небрежением царя, и захватили страну. Эхнатон был вынужден покинуть дворец и спасаться бегством. Вскоре он умер. Так, во всяком случае, утверждает история. В жизни же все обстояло иначе.
Дело в том, что Эхнатон был не только фараоном или царем. Он был еще и великим волшебником. Мать его была ведьмой, родом из семьи джинн. Но джинн был ее отец, а не мать. Поэтому, не унаследовав джинн-силу, она научилась лишь одному: заставлять джинн служить себе верой и правдой. Это умение она передала и сыну, а он пользовался им так искусно, что стал стократ сильнее любого джинн. Как он умудрился залучить себе на службу столько джинн, в точности неизвестно. Зато известно, что источником его могущества явилась именно сила этих джинн. Историки считают, что именно Эхнатон заставил египтян поклоняться Солнцу. Но так называемый бог Солнца Атон на самом деле вовсе не бог. Этим именем — в честь солнечного диска — Эхнатон назвал совокупную силу своих рабов, своих джинн. Так диск солнца Атон и стал символом новой религии.
Другие джинн, вознегодовав против такого святотатства, помогли египтянам свергнуть Эхнатона и положить конец поклонению злой джинн-силе. Сам Эхнатон, его последователи и семьдесят джинн, находившихся у него на службе, спешно покинули Амарну или, как тогда говорили, Ахетатон, священную столицу, выстроенную специально для поклонения Атону. Фараон и семьдесят его джинн ушли в пустыню и затерялись в песках. С тех пор их никто никогда не видел. Должно быть, в пустыне он и умер, но гробницу так и не нашли.
— И зачем вам эта гробница? Почему и ты, и Иблис, и остальные ифритцы так хотят ее обнаружить? — спросила Филиппа.
— Понятное дело, — ответил ей Джон. — Из-за сокровищ. Там наверняка куча сокровищ, верно, дядя Нимрод?
— Сокровища? Да, думаю, их там достаточно. Но меня интересуют не они. Да и ифритцев тоже. Игорные дома и так приносят им колоссальный доход.
— Что же еще есть в гробнице?
— Помните, я рассказывал, что в мире джинн существует равновесие между Добром и Злом?
— А, помню, это равновесие приборчик такой измеряет, фортунометр, — кивнул Джон. — Равновесие называется гомеостаз.
— Верно-верно. В последний раз равновесие было нарушено в семьдесят четвертом году, когда из ваз, найденных в Сиане вместе с Терракотовой армией, выбрались несколько джинн. Поначалу казалось, что эти древние джинн того и гляди объединятся с кланами Ифрит, Шайтан и Гуль и равновесие пошатнется в сторону Зла. Но на поверку оказалось, что среди этих шести джинн злых и добрых поровну. Если же Иблису и его подручным ифритцам удастся раскопать гробницу Эхнатона с семьюдесятью джинн, равновесие пошатнется самым драматическим образом. Добрым джинн может не поздоровиться. Семьдесят джинн — Это не шутки.
— А по-моему, зла в мире и так предостаточно, — сказал Джон. — Как-то не верится, что может быть сильно хуже.
— Если, выйдя на свободу, эти семьдесят джинн примкнут к силам Зла, последствия непредсказуемы. Будет так плохо, что и представить нельзя. Люди начнут все забывать и терять, опаздывать на поезда и самолеты, попадать в аварии. Да-да! Многие так называемые случайные происшествия на самом деле вызваны невезением, но не естественным, а насланным. И делают это злые джинн. — Нимрод даже передернулся от отвращения. Я потратил большую часть жизни на изобретения, предназначенные для борьбы с этими силами. Я придумывал системы для разорения казино, воздействовал на правительства с тем, чтобы они боролись с финансовыми пирамидами и другими схемами быстрого обогащения… Короче, я боролся со Злом всеми возможными способами. И всегда кончается тем, что приходится тратить джинн-силу. Да-да, даже исполнять три желания! Но ни я, ни другие стоящие за Добро джинн не одолеют Зло, если в мире его станет намного больше. Мы будем работать сверх сил и расплачиваться за это дорогой ценой. Кончится тем, что мы утратим свое могущество и вымрем, после чего человечество будет тоже обречено на вымирание. Вот такие перспективы, Джон.