Джоконда улыбается ворам
Шрифт:
Запахнув светло-серый клетчатый сюртук, он стал подниматься по грубым тесаным ступеням подвала к выходу. В просторном холле префекта полиции уже поджидала толпа журналистов.
– Господа, он поднялся! – прозвучал чей-то пронзительный возбужденный голос.
Ярко пыхнула магниевая лампа, запечатлевая несколько сконфуженное лицо префекта полиции, и толпа репортеров тотчас обступила плотным кольцом Марка Лепена, как если бы намеревалась взять его в плен.
– Господин комиссар, я Жаклин Ле Корбюзье из «Пари-Журналь», что вы можете сказать о пропаже картины Леонардо да Винчи «Мона Лиза»? – громко спросила молодая
– В настоящий момент я не могу сделать никаких заявлений.
– Господин комиссар, наших читателей интересует, как долго вы будете искать национальное достояние Франции?
Несмотря на смазливую мордашку, репортерша оказалась невероятно напористой, хотя в журналистском ремесле без цепкости не обойтись, иначе придется остаться без завтрака.
Кашлянув в кулак, комиссар обвел строгим взглядом нестройный ряд журналистов, сжимавших в ожидании блокноты с карандашами, репортеров, державших в руках магниевые лампы. Хмыкнув, невольно подумал о том, что столь впечатляющая композиция вполне могла бы занять один из залов дворца. Осталось только найти художника, что сумел бы запечатлеть столь внушительный форум.
Среди журналистов отыскалось несколько знакомцев, писавших о нем весьма нелестно во время розыска маньяка, убившего шесть проституток. Тогда он выразил твердую уверенность в том, что преступник будет изловлен в ближайшую неделю. Когда же обещанного не произошло, то журналисты стали глумиться над ним на листах газетной бумаги. Преступник был изобличен уже через трое суток после первой неприятной публикации, однако нападки журналистов не прекращались и после его поимки, и Марк Лепен испытал немало неприятных моментов во время беседы с господином министром.
Следовало делать вид, что совершенно ничего не происходит. Отыскав среди журналистов своих недоброжелателей, он, раздирая толстые щеки, весьма мило им улыбнулся, совсем как старым добрым знакомым, и громко заявил:
– Господа, уверяю вас, что к поиску картины подключены самые лучшие силы криминальной полиции Франции.
– А кто непосредственно будет заниматься ее поисками?
– Полагаю, что это будет инспектор Франсуа Дриу, – повернулся он к своему спутнику. – Он один из лучших наших сотрудников. Уверен, что вы о нем уже наслышаны. Я же со своей стороны будут контролировать его деятельность и помогать ему по мере своих сил.
– Что вы думаете о краже, кто ее совершил? – продолжала напирать Жаклин.
В упорстве дамочке не откажешь. Интересно, в приватной обстановке она столь же инициативна?
– Хочу сразу заявить, что преступник совершил большое злодеяние, украв национальную святыню Франции. Я лично осмотрел место преступления, опросил около двух десятков свидетелей. Нами уже очерчен приблизительный круг подозреваемых, и у нас имеется твердая уверенность в том, что преступник в ближайшее время будет пойман.
– Будет так же скоро пойман, как когда-то Трубочист? – с усмешкой спросила Жаклин, что-то чиркнув в своем блокноте.
Комиссар полиции невольно нахмурился. Девушка напомнила ему о случаях, произошедших год назад, когда преступник проникал через домовые трубы и обчищал квартиры состоятельных парижан. Именно тогда его и прозвали Трубочистом. Впоследствии отыскались свидетели, описавшие его весьма подробно, а самый глазастый среди них (старик
Изловили Трубочиста совершенно случайно. Однажды, забравшись в квартиру весьма влиятельного буржуа, он, позарившись на бутылку пятидесятилетнего бурбона, выпил его до капельки и уснул на коротком диванчике в кабинете хозяина. Вернувшись в свой особняк, хозяин не без удивления обнаружил мертвецки пьяного домушника и без особого труда связал его по ногам и рукам, после чего в собственном экипаже привез к зданию полиции.
– Надеюсь, что следующее наше свидание состоится уже после того, как преступник будет пойман, – объявил комиссар полиции и в сопровождении администрации музея и полицейских покинул Лувр.
– Вот что, Франсуа, – произнес комиссар, усаживаясь в экипаж. – Напомни, как звать эту девицу из «Пари-Журналь»?
– Жаклин Ле Корбюзье. Она весьма известная журналистка, пишет на криминальные темы.
– Сделай все возможное, чтобы в следующий раз ее не было среди журналистов.
– Слушаюсь, господин комиссар.
– Пошел! – распорядился Марк Лепен, слегка тронув тростью плечо возницы.
Глава 9. 1466 год. Флоренция. Как тебя зовут, мальчик?
Флоренция, привольно раскинувшаяся в долине реки Арно, покоряла всякого, кто в нее прибывал. Леонардо не сделался исключением и по минутам мог вспомнить свое прошлогоднее посещение города. Сейчас он ехал во Флоренцию на длительный срок и очень надеялся отыскать в прекрасном городе место и для себя.
Колеса кареты слегка поскрипывали, погружая провинциала в забытье. От дремы Леонардо очнулся только тогда, когда карета остановилась после заставы и громкий голос городского стражника заставил невольно вздрогнуть и глянуть в окно. Первое, что бросилось Леонардо в глаза, так это празднично разодетая толпа, устремившаяся на утреннюю молитву в высокий собор, стоявший на широкой площади. У самого окна остановился какой-то долговязый старик в маленькой шляпе рыжевато-коричневого цвета и в дорогом костюме из черной парчи. Будто бы почувствовав направленный взгляд, он неожиданно улыбнулся мальчугану щербатым ртом и, в приветствии махнув рукой, потопал в церковь следом за остальными.
– Проезжай! – распорядился стражник, возвращая документы отцу.
Карета тронулась, легко подрагивая по выложенному булыжнику.
– Отец, а почему он нас остановил? – спросил Леонардо.
– Посмотри туда, – махнул Пьеро на высокую красную башню.
Повернувшись, Леонардо увидел человека, повешенного на балке, руки которого были связаны за спиной. По его богатой одежде было понятно, что он принадлежал к высшему аристократическому сословию. Сюртук из бордового бархата; на узких плечах темно-синяя отороченная мехом горностая куртка, из-под которой проглядывал голубой костюм с черными и белыми бархатными нашивками. На высохшей голове красная шляпа с небольшими полями. Но больше всего Леонардо поразила усмешка, застывшая на его мертвых губах, как если бы он посылал убийцам презрение с того света.