Джоконда улыбается ворам
Шрифт:
– Проклятье! – воскликнул директор и, повернувшись к начальнику охраны, обливавшемуся потом, погрозил пальцем: – Этого я вам не прощу, господин Морис! Вы у меня за все ответите!
– Что было дальше, Андре? Вы сразу вышли на улицу, я так понимаю?
– Не совсем, господин комиссар. В одежде служащего музея, да еще с картиной в руках это было бы неуместно. На меня тотчас бы обратила внимание полиция.
– Разумеется, обратила бы, – хмыкнул Марк Лепен. – Наша полиция работает не в пример лучше, чем охрана Лувра. Что же вы сделали?
– Я снял
– Остроумно. А потом пришли ко мне, надо полагать.
– Именно так. Поймал извозчика и добрался до Вандомской площади.
– Сколько времени заняла у вас вся эта… кража, уважаемый Андре?
– Не более двадцати минут, господин комиссар, – уверенно ответил полицейский. – Точнее, картину со стены я снимал минуты две, а остальное занимала дорога и откручивание замка.
Директор сдавленно застонал:
– Боже мой! Всего двадцать минут, и Франция лишилась своего величайшего национального достояния! Какой позор! – Сурово глянув на начальника охраны, он добавил: – Я бы на вашем месте, господин Морис, просто застрелился!
– Можно было бы пройти и быстрее, – с энтузиазмом продолжал Андре, – но пока я искал, чем отвернуть замки, прошло довольно много времени. Все-таки перочинный нож не предназначен для откручивания замков… А еще никак не желал отворачиваться последний шуруп, я изрядно с ним повозился.
– Последний шуруп, – застонал директор музея, ухватившись ладонями за голову. – Что я слышу!
– Можете забрать вашу картину, господин директор, – разрешил комиссар. – И благодарите Бога, что это был мой сотрудник! Полагаю, что преступник проделал примерно такой же маршрут, он наиболее удобен для кражи. И я очень надеюсь, что с картиной по дороге до Лувра ничего не случится. А может, вам все-таки предоставить охрану?
– Не надо, – буркнул директор. – Как-нибудь сами разберемся. – И, сомкнув брови на переносице, обратился к Луарету: – Фернан, вы так и будете сидеть? Кто, по-вашему, главный хранитель музея?
– Да, господин директор, – вскочил с места Фернан Луарет. – Позвольте, господин комиссар, – приподнял он картину.
– Вы забыли вот это, – с улыбкой произнес Андре, протягивая спецодежду служащего. – Мне не нужно ваше имущество.
– Где вы ее взяли? – недовольно спросил директор.
– Она лежала на стуле в одном из залов.
– Мы оценили вашу любезность, – холодно ответил директор. И, повернувшись к начальнику охраны, продолжил: – Морис, заберите одежду. – Толстяк проворно подскочил к полицейскому и взял халат. – Господин комиссар, спасибо за предоставленный урок, мы сделаем из этой пропажи соответствующие выводы. Если у вас больше ничего к нам нет, так позвольте не злоупотреблять вашим гостеприимством. А потом, у нас имеются еще кое-какие дела.
– Разумеется, господин Теофиль, вы можете быть свободны, но я на вашем месте произвел бы самую тщательную инвентаризацию музея.
– Инвентаризацию мы проведем…. Но все-таки я продолжаю настаивать, что произошло маленькое недоразумение. И мы сделаем из этого самые серьезные выводы. Пойдемте, господа, не будем своим присутствием докучать комиссару.
Пьер Морис охотно повернул к двери. За последние полчаса он наверняка похудел. Так что визит в казенное заведение пошел на пользу его фигуре.
Омоль Теофиль поднялся с кресла, посмотрел на начальника полиции и, скрывая иронию за серьезными интонациями, произнес:
– Вы именно такой, каким я вас представлял. О вас много рассказывают, господин Лепен.
– Уверен, вы не разочарованы нашей беседой, – ядовито ответил комиссар. – Полагаю, что это не последняя наша встреча.
– Рад был знакомству, – холодно отозвался директор Лувра и широким шагом вышел из кабинета.
Глава 11. 1476 год. Флоренция. Подследственный. Леонардо да Винчи
Сложив карандаш и бумаги в карман, Леонардо вышел из дома. Привычку брать с собой блокнот и карандаш, выходя на улицу, Леонардо приобрел несколько лет назад, когда учился ремеслу художника в мастерской великого Верроккьо. Тот не уставал наставлять своих учеников:
– Ничто не должно укрыться от вашего внимания. Вас должна интересовать любая мелочь: профиль человеческого лица, камень, брошенный на дороге, булыжник, выкорчеванный из мостовой, примятая на лужайке трава. Ваша наблюдательность непременно поможет вам в работе.
В особенности Леонардо интересовали лица. Не пригожие, какие имеют семнадцатилетние девицы, а уродливые, что встречаются только у старых людей с тяжелой судьбой, с кривыми морщинами на щеках и лбу, указывающими на глубокие шрамы в сердце.
Одно из таких лиц Леонардо увидел вчера вечером. Это был цыганский барон (невероятный образчик для задуманной картины «Тайная вечеря»). Мясистое лицо с крепким орлиным носом выдавало в нем настоящую породу, большого гордеца, человека властного и невероятно сильного. Как выяснилось из последующего разговора, барон бежал из Венеции, где был приговорен к смерти за укрывательство беглого преступника, в Тоскану под покровительство герцога Лоренцо Медичи. Но по тому, с какими интонациями он о себе рассказывал, чувствовалось, что его мятежной душе в городе просвещения и искусств было тесновато.
Возвращаясь домой, Леонардо, стараясь не упускать малейших деталей, запечатлел в своей записной книжке его портрет в надежде когда-нибудь украсить картину столь впечатляющей фактурой. Он никогда не проходил мимо обезображенных лиц, справедливо полагая, что уродливость есть оборотная сторона красоты. Причем цыганского барона он нарисовал в тот самый момент, когда тот, сжав крупные кулаки, отчитывал одного из своих людей. Корпус, двинувшийся вперед, выдавал угрозу, а губы, сложенные в трубочку, выкрикивали проклятия. Леонардо взял себе за правило ничего не стирать из нарисованного, считая, что первое впечатление всегда самое верное и сильное. И рука, повинуясь сознанию, эмоционально и достоверно отражала характер подсмотренной модели.