Джоконда улыбается ворам
Шрифт:
Взяв рисунок, герцог тотчас сделался серьезным. Серебряным карандашом был нарисован конь, вставший на дыбы, у животного просматривался каждый мускул, как если бы с него сняли кожу; длинная грива застыла волной, будто бы ее растрепал сильный ветер.
– Вот это да-а! – невольно протянул пораженный Сфорца. – Признаюсь вам откровенно, вы удивили меня еще раз. Причем за последние несколько дней это уже второй раз. Прежде этого не удавалось никому. Оказывается, вы не только великолепный музыкант, но и весьма способный художник! – посмотрел он на Леонардо.
– Я просто старался,
– А вы могли бы сваять конную статую? – неожиданно спросил герцог.
По тому, как напряглось лицо его светлости, Леонардо понял, что вопрос был не праздный.
– Разумеется, ваша светлость. Мне и прежде приходилось высекать скульптуры, в том числе и лошадей. А из какого материала вы хотели бы видеть конную статую?
– Из бронзы.
– Это очень благородный материал. Тут главное – соорудить должную форму для плавки…
– Вижу, что вы разбираетесь в этом деле, – перебил герцог. – Но статую я хотел бы сделать большую.
– Насколько большую, ваше сиятельство?
– Скажем, метров девять.
– Ага, немало… Прежде никто не выливал из бронзы таких высоких скульптур.
– Есть какая-то сложность? – заинтересовался герцог.
– Сложность заключается в том, что бронза в таком количестве будет остывать неравномерно, что может привести к искажению статуи.
– По-вашему, ничего нельзя придумать? – удивленно спросил герцог.
Глаза Леонардо вспыхнули от азарта:
– У меня есть идея, нужно сконструировать систему горнов, которая будет равномерно охлаждать металл.
– Мне бы хотелось, чтобы конь встал на дыбы. Это возможно?
– Технически эта идея выполнима. Важно лишь точно решить задачу по статике. Конная статуя будет с всадником?
– Разумеется.
– Позвольте спросить, а чью память вы хотите увековечить?
– Память своего героического отца, – с достоинством произнес герцог Лодовико.
– Конь, вставший на дыбы, со всадником – это чрезвычайно трудная задача. Я бы предложил вам остановиться на шагающей конной статуе.
– Хм… Вижу, что вы не только разбираетесь в литье бронзы, но еще и невероятно смелый человек. Не каждый человек осмелится возражать герцогу.
– Я не возражаю, ваша светлость, я всего лишь советую.
– Вам бы следовало родиться дипломатом. Кстати, а вы знаете анекдоты про художников?
– Нет, ваша светлость?
– У одного талантливого художника были очень некрасивые дети. И как-то однажды у него спросили, почему он рисует такие прекрасные картины, а дети у него получаются столь безобразные. И знаете что он ответил?
– Даже не догадываюсь, ваша светлость.
Анекдот был старый, но Леонардо предпочитал сделать вид, что слышит его впервые – зачем же омрачать настроение герцогу? Возможно, что он был прав, когда предположил в нем талант дипломата.
– Художник ответил, что картины он рисует днем, а детей делает ночью. Ха-ха-ха! – разразился герцог заразительным смехом.
Простодушное веселье Лодовико Сфорца выглядело невероятно подкупающим. Глядя на живот, мелко затрясшийся под платьем, Леонардо невольно улыбнулся, Цецилия лишь едва раздвинула тонкие красивые губы, – анекдот она слышала не впервые.
– Лодовико, ты смущаешь нашего гостя, – укорила женщина. – Пойдем во дворец. Ты обещал подарить Чезаре канарейку.
– Да, да, конечно, – спохватился герцог. – Нам пора идти. А вам, Леонардо, я поручаю изготовление конной статуи. Покажете мне потом эскизы, я бы хотел взглянуть на них.
– Для такой статуи потребуется несколько десятков тонн бронзы, – проговорил Леонардо вслед удаляющемуся герцогу.
Приостановившись, Лодовико задумчиво посмотрел на Леонардо, после чего объявил свое решение:
– Вы пока работайте, а там посмотрим.
– Почему же вы не сказали, что знакомы с Цецилией? – спросил Лука.
– Это не было знакомством, я просто успокаивал ребенка.
– Согласитесь, что Цецилия прекрасна.
– О, да! – восторженно протянул Леонардо да Винчи.
Глава 18. 26 августа 1911 года. Париж. Вы уволены!
Через три дня после кражи «Моны Лизы» директор музея распорядился провести тщательнейшую инвентаризацию. На четвертые сутки к главному хранителю музея стали поступать первые данные, и они были весьма неутешительными. Выяснилось, что из залов музея было похищено около трехсот экспонатов – от миниатюрных скульптур, которые можно было просто спрятать в карманах пальто и вынести из музея, до огромных ваз и скульптур, весивших до нескольких сот килограммов. Оставалось только удивляться – каким это образом изваяния удалось протащить через все залы музея и вынести из дворца? И главное, где в это время находилась охрана и смотрители? Еще через два часа принесли данные об инвентаризации запасников. Обнаружилось, что пропажа экспонатов здесь была впечатляющей – только картин насчитывалось несколько десятков!
Хищение национальных богатств приобретало катастрофические размеры.
Фернан Луарет нервно взглянул на часы – к тринадцати часам господин директор пригласил его на совещание, на котором он должен был докладывать о первых результатах инвентаризации. До начала оставалось три минуты, ровно столько займет дорога до дверей кабинета директора.
Сложив результаты инвентаризации в папку, Фернан заторопился по широким коридорам Лувра, гулко отзывавшимся на каждый пройденный шаг. Перед кабинетом директора главный хранитель приостановился, набираясь смелости для трудного разговора, глубоко вздохнул, как если бы намеревался ступить в колодезную воду, и, коротко постучавшись, вошел в кабинет.
Кроме директора в кабинете находился министр культуры Батист Шале, по-хозяйски рассевшийся за рабочим столом Омоля Теофиля и что-то энергично писавший на листке бумаги. Директор, расположившись по правую сторону, напоминал школьника, угодившего под строгую руку классного воспитателя.
– А вот и господин главный хранитель, – подняв голову, задорно произнес Батист Шале. – Я не ошибся в вашей должности?
Проглотив подступивший к горлу комок, Фернан Луарет ответил:
– Именно так, господин министр.