Джон Браун

Кальма Н.

Юг и Север с одинаковым вниманием следили за этим процессом. Негр Дред Скотт был рабом военного врача Эмерсона. Хозяин взял его с собой сначала в Иллинойс, а потом в Висконсин, где рабство было отменено. Он так жестоко обращался со своим рабом, что Дред Скотт подал на хозяина жалобу в суд. Произошла неслыханная вещь: впервые раб осмелился поднять голос и пожаловаться на физическое насилие.

Делом заинтересовались самые выдающиеся адвокаты. Представители аболиционистов и рабовладельцев встретились на этом суде, как на поле брани. Дред Скотт, как человек, отступил на задний план — в суде боролись две системы, два принципа. Все усилия аболиционистских

адвокатов сводились к тому, чтобы доказать, что раб, живущий на свободной земле, уже перестал быть рабом. Судья вначале поддержал их, но верховный суд Миссури отменил это решение. Было установлено, что хозяин негра менял местожительство временно и его права на собственность сохраняются, согласно законам того штата, в котором он живет постоянно.

Между тем Эмерсон успел продать Скотта и его семью некоему Сэндфорду из Нью-Йорка. Новый хозяин начал с того, что избил непокорного раба до полусмерти. Снова было возбуждено дело о побоях, уже в новом суде. Сэндфорд отрицал, что он бил Скотта, говоря, что он только «приложил руки», чтобы заставить его слушаться и что это его право по отношению к невольникам. Суд подтвердил законность этого заявления. Декабрьские сессии 1855–1856 года занимались исключительно делом Скотта.

В 1857 году верховный суд вынес историческое решение: невольник есть такой же вид частной собственности, как и всякий другой товар. Этим решением суд уничтожил последнее различие между свободными и рабовладельческими штатами.

До тех пор беглый негр, переступив границу свободного штата, мог считать себя свободным. Иногда с помощью подкупленной полиции плантаторам удавалось похищать своих беглых негров, но таких случаев становилось все меньше. Во многих западных штатах местная власть относилась уже враждебно к рабовладельцам и не только не оказывала им содействия, но даже препятствовала поимке беглого.

Дело Дред Скотта сразу узаконило ловлю негров во всех штатах. Теперь всюду и во всякой время появлялись ловцы за неграми и требовали от властей содействия. На улицах разыгрывались безобразные сцены: негров хватали, били, заковывали в кандалы.

«Демократические» политики призывали народ терпеть, не прибегая к насилию, а вести борьбу исключительно парламентским путем. Но в народе росло отвращение к Югу и южанам. Поэтому живая, действенная борьба в Канзасе снова начала привлекать всеобщее внимание, и Джону Брауну нетрудно было вызвать интерес к своему делу.

Он отправился в Нью-Йорк, к Джерри Смиту. Его рассказы о сражении при Блэк-Джеке возбудили всеобщее сочувствие. Общественное мнение поддерживало Брауна, пожертвования росли, в его руках была уже порядочная сумма и около двухсот винтовок. Вместе с сыном Оуэном на двух фургонах он объезжает Кливленд, Экрон, Колинсвилль, Гудзон. Всюду он рассказывает о Канзасе, и крестьяне охотно помогают ему добытыми с великим трудом деньгами.

Браун заехал на несколько дней домой, в Северную Эльбу. Дом показался ему постаревшим и как-то осевшим набок. Молчаливая и деловитая Мэри Дэй растила младших девочек — последнее, что у нее осталось от семьи. Слава мужа не трогала ее, но она видела, что он живет полной, напряженной жизнью и счастлив.

Белая длинная борода делала Брауна стариком, но голос его звучал молодо, глаза блестели. Он увидел перед собой усталую женщину в поношенном платье, с гладко зачесанными сухими волосами. Холодок отчуждения прошел между ними — слишком долго они не виделись. Но все же она была матерью его детей, и он расспрашивал ее о доме, о дочерях, об огороде. Когда-то это был мир, удовлетворявший его, теперь он казался ему слишком личным и мелким. Он пробыл не долго, бегло поцеловал всех на прощанье и оставил немного денег.

Из дому Браун отравился в Коннектикут, на свою старую родину. В Колинсвилле он снова рассказал фермерам о Канзасе. В Коннектикуте была плохая земля, но и здесь можно было кое-что собрать у фермеров. Браун даже вытащил из-за голенища и показал им кортик, который был с ним при Блэк-Джеке. Кузнец Блэйр внимательно осмотрел острие.

— Славная штучка. Сделать такую шестифутовую, так можно идти против любого оружия.

Браун повернул к нему внезапно оживившееся лицо.

— А сколько вы возьмете за такие наконечники для пик, мистер Блэйр, если делать их оптом, скажем, пятьсот или тысячу?

— По доллару с четвертью, — отвечал кузнец.

— По рукам!

И Джон Браун тут же подписал с кузнецом Блэйром условие. Кузнец обязывался сделать для мистера Брауна тысячу наконечников для пик из доброкачественной стали по доллару с четвертью за штуку.

Школа вождей

Пики делались якобы для защитников свободного Канзаса. Но это был только удобный предлог. Страна, для которой Браун готовил оружие, лежала гораздо ближе. Только один человек в мире был посвящен в планы Брауна. Этот человек был англичанин Хью-Фордс.

Искатель приключений по профессии, Фордс сам себя именовал «полковником». В 1848 году он сражался в войсках Гарибальди, провозглашал в Италии республику и участвовал в партизанской войне в Альпах. Он одинаково легко объяснялся на итальянском и французском языках. Какие-то не совсем чистые дела в Европе заставили его перекочевать в Америку. В ожидании лучших времен он перебивался в Нью-Йорке случайными переводами и статьями на военные темы. Эти-то статьи и привлекли к нему внимание Джона Брауна.

Он отыскал «полковника» где-то на задворках плохих меблированных комнат. На Фордсе был военный мундир, без пуговиц и без погон. Его худое, лисье лицо внушало мало доверия: тонкий нос, казалось, все время к чему-то принюхивался. Однако этот человек участвовал в событиях, сведения о которых Джон Браун любовно подбирал и выписывал в свой блокнот.

Фордсу нетрудно было догадаться, какого рода человек находится перед ним. Он почуял в воздухе добычу и постарался, в первую очередь, сломить недоверие посетителя. Это ему скоро удалось. Он умел так увлекательно рассказывать о Гарибальди, о лишениях, которые им приходилось переносить в горах, о сражениях с австрийцами. Он показал Брауну рубцы от сабельных ударов — два на груди, один на шее.

Браун был побежден. Согласен ли полковник поделиться с ним своими военными познаниями? Не может ли он уделить Брауну часть своего времени, чтобы стать его военным инструктором?

Фордс постарался скрыть изумление. Старый «фанатик», как он мысленно определил Брауна, желал изучать военное дело?! На старости лет он вдруг вздумал заделаться новобранцем. Все это показалось ему подозрительным. Дело не так просто, как кажется! Лисий взгляд Фордса со всех сторон обшарил посетителя. Черная одежда, лицо, как у деревенского пастора, и все же есть в этом лице что-то такое, что заставляет «полковника» задуматься. Многими окольными вопросами ему удается вытянуть из Брауна часть его плана. Фордс не знал, смеяться ему или рукоплескать. Старый безумец задумал совершить не что иное, как переворот в Америке.