Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 10
Шрифт:
— Клер в долгу не останется, — сказала леди Монт. — Это когда носы горбатые. Священник говорит, — обратилась она к Джин, — что у Тасборо совсем особенные носы. А у вас нет. Он морщится. И у вашего брата Алана он тоже чуть-чуть морщился. — Она поглядела на Динни. — Подумать только, в Китае! Я же говорила, что он женится на дочке судового казначея!
— Господи! Он и не думал жениться! — закричала Джин.
— Нет. А они очень милые девушки. Не то, что дочки священников.
— Вот спасибо!
— Да я о тех, уличных. Они всегда рассказывают, что
— Тетя Эм, Джин ведь сама дочка священника! — сказал Хьюберт.
— Но вы уже два года женаты! Кто это сказал: «И будут они плодиться и размножаться»?
— Моисей? — спросила Динни.
— А почему бы и нет?
Взгляд тети Эм остановился на Джин, та густо покраснела. Сэр Лоренс поспешил вмешаться:
— Надеюсь, Хилери так же быстро обвенчает Клер, как вас с Джин, Хьюберт. Тогда он поставил рекорд.
— У Хилери такие дивные проповеди, — сказала леди Монт. — Когда умер Эдуард [7], он говорил о царе Соломоне во всем его блеске и славе. Очень трогательно! А когда мы повесили Кейзмента [8] — помните, какая это была глупость? — о бревне и сучке. Он тогда был у нас в глазу.
— Если бы я могла любить проповеди, — сказала Динни, — я любила бы только проповеди дяди Хилери.
— Да, — сказала леди Монт, — он умудрялся стащить больше леденцов, чем любой другой мальчишка, а вид у него был ангельский. Тетя Уилмет и я, бывало, держали его за ноги вниз головой, — знаете, как щенка, — думали, он хоть что-нибудь отдаст, но нет, он так никогда ничего и не отдавал.
— Ну и семейка же у вас была, тетя Эм!
— Ужасная! Отец наш — не тот, что на небесах, — старался видеть нас пореже. Мама, бедняжка, ничего не могла поделать. У нас совсем не было чувства долга.
— Зато теперь у вас его хоть отбавляй; странно, правда?
— А у меня есть чувство долга, Лоренс?
— Безусловно, нет.
— Я так и думала.
— Но, дядя Лоренс, разве, по-твоему, у Черрелов не слишком сильно развито чувство долга?
— Разве оно может быть слишком сильным? — спросила Джин.
Сэр Лоренс поправил монокль.
— Ты ударилась в ересь, Динни.
— Но ведь в чувстве долга и в самом деле есть какая-то узость. И отец, и дядя Лайонел, и дядя Хилери, и даже дядя Адриан прежде всего думают о том, что они должны делать. Они пренебрегают своими желаниями. Это, конечно, красиво, но довольно скучно.
Сэр Лоренс выронил монокль.
Твоя родня, Динни, — сказал он, — типичные мандарины. На них зиждется империя. Все наши знаменитые школы — Осборн, Сандхерст, — да что там, разве только это? От поколения к поколению, с младенческих лет. Впитано с молоком матери: служение церкви и государству — очень любопытно! Теперь это редкость. Весьма похвально!
— Особенно если благодаря этому они могут держаться на верхней ступеньке лестницы! — пробормотала Динни.
— Чушь! — воскликнул Хьюберт. — Как будто в армии об этом думают!
— Ты не думаешь потому, что тебе незачем, а если понадобится, еще как будешь думать!
— Туманно, — возразил сэр Лоренс. — Ты хочешь сказать, что если что-нибудь будет грозить их благополучию, они взбунтуются, говоря, что без них нельзя обойтись, ибо они — «соль земли»?
— А разве они — соль земли, дядя?
— У кого ты набралась этих идей, деточка?
— Ни у кого, просто иногда хочется подумать самой.
— Как это грустно, — сказала леди Монт. — Русская революция и все прочее…
Динни чувствовала на себе взгляд Хьюберта, который не понимал, что на нее нашло.
— Из обода всегда можно вынуть втулку, — сказал он. — Но тогда колесо свалится.
— Правильно! — воскликнул сэр Лоренс. — Зря думают, что так легко подменить одну породу людей другой или наспех вывести новую. Барство — вещь врожденная, а не благоприобретенная, конечно, если добавить сюда и ту атмосферу, в которой ребенок живет с самого рождения. И, на мой взгляд, порода эта вымирает удивительно быстро. Жаль, что ее нельзя как-нибудь сохранить, — ведь можно было бы устроить для бар особые заповедники, как это делают с бизонами!
— Нет, — заявила леди Монт. — Не буду.
— Что, тетя Эм?
— Пить в среду шампанское. Гадость, и еще пузырится!
— А разве непременно нужно пить шампанское?
— Я боюсь Блора. Он так к нему привык. Если я скажу, что не надо, он все равно его подаст.
— Динни, ты что-нибудь слышала о Халлорсене? — вдруг спросил Хьюберт.
— С тех пор как вернулся дядя Адриан — ничего. По-моему, он где-то в Центральной Америке.
— Он был такой большой, — сказала леди Монт. — Две девочки Хилери, Шейла, Селия и маленькая Энн, — это пять; я рада, Динни, что дело обойдется без тебя. Конечно, это чистое суеверие…
Динни откинулась назад, и на ее шею упал луч света от лампы.
— Хватит, я уже была подружкой на чужой свадьбе, тетя Эм…..
Наутро, когда Динни встретилась с Уилфридом в галерее Уоллеса, она спросила его:
— Может, вы завтра придете в церковь на венчание Клер?
— У меня нет ни фрака, ни цилиндра: я подарил их Стаку.
— Я так хорошо помню, какой вы были в тот раз. На вас был серый галстук и гардения в петлице.
— А на вас — платье цвета морской волны.
— «Eau-de-Nil». Мне хочется, чтобы вы поглядели на моих родных; — они все будут там; потом мы сможем о них посудачить.
— Я проберусь туда, где стоят «и другие». Надеюсь, никто меня не заметит.
«Кроме меня», — подумала Динни. Ну вот, теперь ей не придется жить без него целый день!
С каждой встречей он как будто становился спокойнее; иногда он смотрел на нее так пристально, что у Динни колотилось сердце. Когда она смотрела на него, а это бывало редко, и так, чтоб он не заметил, взгляд у Динни казался таким безмятежным! «Какое счастье, что у нас есть хотя бы это преимущество перед мужчинами: мы всегда знаем, когда они на нас смотрят, и умеем смотреть на них так, что они об этом и не подозревают!»