Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 8
Шрифт:
— Я могу быть только такой, какая я есть, Брайан. Я не могу стать иной для тебя. Я хотела бы этого, о, как я хотела бы этого!
— Не думай об этом, — ответил он. — Идем ко мне, выпьем чаю. Там никого нет. Прошу тебя!
Он взял ее за руки. И Джип забыла обо всем, осталась только радость оттого, что она с ним.
ГЛАВА IX
Пробежав мимо Марки, словно слепой, Фьорсен вышел на улицу; не пройдя и сотни шагов, он бросился назад. Он забыл шляпу. Слуга, все еще стоявший в дверях, протянул ему его широкополый головной убор и захлопнул дверь перед самым его носом.
Фьорсен направился в сторону Пикадилли. Если бы не это выражение лица Джип, чего бы он не натворил! Вместе с приступом мучительной ревности он чувствовал какое-то облегчение, словно избавился от чего-то ужасного. Так, значит, она никогда не любила его! Никогда? Невозможно! Немыслимо, чтобы женщина, которую он любил так страстно, не почувствовала бы никогда такой же страсти! Перед ним вставал ее образ — она уступала, всегда уступала. Не могло же это быть сплошным притворством! Он ведь не какой-нибудь заурядный человек — у него есть обаяние, или… это только другие женщины так думают? То, что она сказала, — ложь; нет, она, безусловно, солгала!
Он вошел в кафе и заказал коньяку. Ему принесли графин, на котором были отмечены порции. Он просидел долго. А когда встал и вышел, было выпито ровно девять порций; он чувствовал, что кровь его бурлит от гнева, а душа полна благородства. Что ж, пускай себе любит! Но уж позвольте и ему добраться до глотки ее любовника! Вдруг он замер на месте. На доске, которую нес человек-реклама, стояли слова:
«Дафна Уинг. Пантеон. Дафна Уинг. Пластические танцы. Поэзия движения. Сегодня в три часа. Пантеон. Дафна Уинг».
Вот кто действительно любил его — маленькая Дафна! Шел уже четвертый час. Войдя в зал, он с каким-то чувством горького удовлетворения занял место в партере, поближе к сцене. Какова ирония судьбы!.. Ага, вот она вышла на сцену. Пьеретта в короткой юбочке из прозрачного муслина, лицо, под стать костюму, сильно набелено. Она встала на пальцы и медленно вращается, подняв руки в виде арки над шелковистыми кудрями.
Идиотская поза! Но на лице ее было прежнее кроткое выражение, напоминающее голубку. Эта ее одухотворенность в танце потрясла Фьорсена, хотя позы были нелепы. Она порхала из конца в конец сцены, делая пируэты, на мгновение ее подхватывал затянутый в черное трико Пьеро с таким же набеленным лицом. Он поднимал ее вверх ногами, потом она снова, соединив аркой руки над головой, стояла на одной ноге, согнув в колене другую и прижав к щиколотке опорной ноги. Затем Пьеро обхватывал ее за талию, и она, продолжая стоять на пальцах и подняв другую ногу вверх, вся трепетала, и трепетание ее тела должно было показать зрителю, как все это невероятно трудно; наконец, встав на всю стопу, она понеслась за кулисы и тут же выбежала обратное застывшим на лице одухотворенным выражением заблудившаяся голубка! Ее точеные ноги сверкали белизной. Да, на сцене она была восхитительна! Высоко подняв руки, Фьорсен принялся аплодировать и крикнул «Bravo!» Он заметил, как глаза ее внезапно округлились, но только на мгновение, не больше. Она увидела его. «Меня не так-то легко забыть!» подумал он.
Потом она выступила во втором танце. На этот раз зрители могли увидеть еще и отражение ее фигуры в маленьком, покрытом водорослями искусственном пруду, устроенном посредине сцены. «Последний танец Офелии», — ухмыльнулся Фьорсен. Она была в легкой тунике цвета морской волны, с разрезами в нескольких местах, чтобы обязательно показать великолепные ноги; с маргаритками и васильками в рассыпавшихся волосах, она кружилась вокруг своего отражения в воде, томная, бледная, безутешная; затем, изображая горестное отчаяние, что нужно было для раскрытия образа, она исступленно стала носиться по сцене и, наконец, под сверкающими огнями рампы, погрузилась в искусственный пруд и поплыла среди бумажных водяных лилий. Она была все так же очаровательна — эти блестящие глаза, полураскрытые губы, распущенные волосы!
Фьорсен снова высоко поднял руки, захлопал и снова крикнул: «Bravo!»
Занавес опустился, но Офелия не вышла на вызовы — оттого ли, что она увидела его, или ей хотелось сохранить иллюзию, что она утонула? Такая «театральность» всегда была ей свойственна.
Громко сказав «тьфу!» двум клоунам в ситцевых костюмах, которые хлопали друг друга по животам, он встал и вышел вон. Нацарапав на карточке: «Хотите видеть меня? Г. Ф.», — он передал ее через артистический вход. Ему ответили:
— Мисс Уинг может принять вас через минуту, сэр.
Прислонившись к оштукатуренной стене, Фьорсен стоял на сквозняке в коридоре и спрашивал себя: какого черта он здесь и какого черта она ему скажет?
Она уже надела шляпу, а костюмерша застегивала на ней лакированные ботинки. Дафна Уинг протянула руку через ее голову и сказала:
— О мистер Фьорсен, как поживаете?
Фьорсен взял ее маленькую влажную руку и окинул девушку взглядом, опасаясь, однако, встретиться с ней глазами. Лицо ее осталось таким же и все-таки было новым. В нем чувствовалось больше твердости, больше уверенности; только безупречная гибкая фигурка не изменилась. Костюмерша пробормотала: «До свидания, мисс» — и ушла.
Дафна Уинг слабо улыбалась.
— Я так долго не видела вас.
— Да. Я был за границей. Вы танцуете, как всегда, прекрасно.
— О да; то, что случилось, не помешало моим танцам!
Сделав над собой усилие, он посмотрел ей прямо в лицо. Неужели это та самая девушка, которая так цеплялась за него, надоедала своими поцелуями, слезами, мольбами о любви, хотя бы самой маленькой? Сейчас она была привлекательнее, намного привлекательнее, чем прежде! И он сказал:
— Поцелуй меня, маленькая Дафна!
Дафна Уинг не пошевелилась. Белыми зубками она прикусила нижнюю губу и ответила:
— О нет, благодарю вас! Как поживает миссис Фьорсен?
Он сказал отрывисто:
— С ней покончено.
— О! Она развелась с вами?
— Нет. Довольно о ней, я сказал — довольно!
Дафна Уинг, не двигаясь с места, стояла посреди своей маленькой, заполненной всяким хламом артистической. Она произнесла деловым тоном:
— Не очень-то вы вежливы, не правда ли? Это просто забавно. Не знаю, рада ли я видеть вас. Мне было очень тяжело, вы сами понимаете; а миссис Фьорсен вела себя, как ангел. Зачем вы пришли ко мне?
В самом деле! Зачем он пришел? Молнией мелькнула мысль: «Она поможет мне забыть». И он тихо проговорил:
— Я поступил жестоко, Дафна. Я пришел, чтобы загладить свою вину.
— О нет! Вы ничего не можете исправить; нет, спасибо! — Она стала натягивать перчатки. — Знаете ли, вы меня многому научили, я даже должна быть вам благодарна. О, вы отрастили бородку? Вы думаете, это вам идет? Нет, вы скорее напоминаете Мефистофеля.
Фьорсен пристально смотрел на это прекрасное лицо — сквозь удивительную белизну кожи едва пробивался слабый румянец. Что ж, она смеется над ним? Дафна Уинг — и такой деловой тон!