Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 9
Шрифт:
«В потустороннем мире»… Что за странные слова! Он посмотрел на блестевшие трубы органа. Поднявшись на хоры, он сел и начал играть, беря мягкие, сливающиеся друг с другом аккорды. Потом постоял немного, глядя вниз. Это пространство между высокими стенами и сводчатым потолком, где дневной свет всегда казался сумерками, сквозь которые лишь кое-где выступали яркие пятна стекол, цветов, металла или полированного дерева, — это пространство было его домом, его заботой, его прибежищем. Ни шороха там, внизу…. И все-таки разве эта пустота не жила своей таинственной жизнью, разве сам воздух, заключенный в этих стенах, не хранил в себе странным образом и звуки музыки
Когда он покинул церковь, было еще рано идти в госпиталь к Лиле; заказав новые сборники песнопений, он отправился к одной из своих прихожанок, у которой сын был убит во Франции. Он нашел ее в кухне; пожилая женщина жила поденной работой. Она вытерла табуретку для викария.
— Я как раз собиралась выпить чашку чая, сэр.
— А! Приятно выпить чаю, миссис Солз.
И он сел, чтобы она чувствовала себя свободнее.
— Да. Только от чая у меня изжога. Я выпиваю теперь восемь или десять чашек в день, к тому же крепкого. Без этого я бы не могла жить. Надеюсь, ваши дочки в добром здравии, сэр?
— Да, благодарю вас. Мисс Ноэль собирается стать сестрой милосердия.
— Подумать только, она ведь так молода! Но теперь все молодые девушки что-то делают. У меня племянница на военном заводе, неплохо зарабатывает… Мне все хотелось сказать вам — я ведь теперь не хожу в церковь; с тех пор, как убит сын, мне никуда не хочется идти. Я и в кино не была три месяца. Как поволнуюсь, так сразу в слезы.
— Я знаю. Но в церкви вы найдете утешение.
Миссис Солз покачала головой, и маленький узелок ее бесцветных волос тоже качнулся.
— Я не могу быть без дела, — сказала она. — Я лучше похлопочу по дому или задержусь на работе. Мой мальчик был мне хорошим сыном. Вот чай единственная вещь, которая мне на пользу. Если хотите, я мигом приготовлю вам чашечку свежего.
— Благодарю вас, миссис Солз, но мне пора идти. Всем нам нужно жить в ожидании встречи с нашими любимыми, ибо бог милосерден. Надеюсь, что в один из ближайших дней я увижу вас в церкви, не правда ли?
Миссис Солз переступала с ноги на ногу.
— Ну что ж, может быть и так, — сказала она. — Но я не знаю, когда соберусь пойти в церковь. До свидания, сэр, и спасибо вам, что зашли.
Пирсон уходил со слабой улыбкой. «Странная, бедная старушка! — Она была не старше его самого, но он почему-то считал ее глубокой старушкой. Лишилась сына, как многие и многие! И как добра и терпелива!»
В его ушах зазвучала мелодия хорала. Пальцы его задвигались; он стоял неподвижно, ожидая автобуса, который должен был отвезти его в Сент-Джонс-Вуд. Тысячи людей проходили мимо остановки, но он не замечал их, думая об этом хорале, о своих дочерях, о божьем милосердии; когда наконец подошел автобус и Пирсон забрался на империал, он казался одиноким и заброшенным, хотя рядом с ним сидел пассажир, до того толстый, что трудно было примоститься возле него на скамейке. Сойдя у Лорде Крикет-граунда, он спросил дорогу у женщины в одежде сестры милосердия.
— Если хотите, могу вас проводить, —
— О, так, может быть, вы случайно знаете миссис Линч, которая работает там сестрой?..
— Я и есть миссис Линч. Ах, да вы — Эдвард Пирсон!
Он внимательно посмотрел ей в лицо.
— Лила! — сказал он.
— Да, Лила. Как это славно, что ты пришел, Эдвард!
Они продолжали стоять, и каждый искал в другом свою юность. Наконец она пробормотала:
— Несмотря на твою бороду, я бы узнала тебя всюду.
Но подумала она другое: «Бедный Эдвард, он сильно постарел и похож на монаха!» Пирсон, в свою очередь, сказал:
— Ты очень мало изменилась, Лила. Мы не виделись с того времени, когда родилась моя младшая дочка. Она немного похожа на тебя.
Про себя он подумал: «Моя Нолли! Насколько она красивее! Бедная Лила!»
Они двинулись вперед и, разговаривая о его дочерях, дошли до госпиталя.
— Если ты подождешь минуту, я проведу тебя по моим палатам.
Она оставила его в пустой приемной. Он стоял держа шляпу в одной руке, другой теребил золотой крестик. Лила тут же вернулась, и сердце его сразу оттаяло. Как красит женщину милосердие! В белой косынке и белом переднике, надетом поверх голубого платья, она казалась совсем иной — мягкой и доброй.
Она заметила перемену в выражении его лица, и на душе у нее тоже стало теплее; пока они шли через бывшую биллиардную, она все время смотрела на него.
— Мои солдатики — прелесть, — сказала она. — Они любят, когда с ними беседуют.
Верхний свет падал на шесть коек, выстроившихся вдоль зеленой стены; напротив, вдоль другой, стояло еще шесть; с каждой койки к ним поворачивались молодые равнодушные лица. Сиделка в дальнем конце комнаты оглянулась на них и занялась своим делом. Вид палаты был столь же привычным для Пирсона, как и для всякого другого в эти дни. Все было до мелочей знакомо и давно утеряло новизну. Пирсон остановился у первой койки, Лила стала рядом с ним. Пока она говорила, солдат улыбался; но когда начал говорить Пирсон, улыбка сошла с лица раненого. Это тоже было ему знакомо. Они переходили от одного раненого к другому, и все было так же, пока Лилу куда-то не вызвали. Он уселся возле молодого солдата с длинной головой, узким лицом и туго забинтованным плечом. Бережно прикоснувшись к повязке, Пирсон спросил:
— Ну как, мой милый мальчик, все еще плохо?
— А! — ответил солдат. — Шрапнельная рана. Шрапнель здорово рвет мясо.
— Но не убивает дух, я вижу?
Молодой солдат посмотрел на него как-то странно, словно хотел сказать: «Это бы еще полбеды!»
Возле крайней кровати заиграл граммофон: «Боже храни папу на войне!»
— Вы любите музыку?
— Да так себе. Помогает убивать время. Наверное, в госпитале время долго тянется? Конечно, долго; такова уж тут жизнь. Я не первый раз ранен, знаете ли. Но лучше лежать в госпитале, чем быть там. Должно быть, я уже не смогу действовать этой рукой. Но я не горюю. По крайней мере демобилизуют.
— У вас здесь хорошие сестры?
— Да, мне нравится миссис Линч, славная женщина.
— Она моя кузина.
— Я видел, что вы пришли вместе. Я все вижу. И очень много думаю. Быстрее проходит время.
— Вам разрешают курить?
— О да. Нам разрешают курить.
— Хотите сигарету?
Молодой солдат впервые улыбнулся.
— Благодарю вас. У меня их полно.
Мимо проходила сиделка, она с улыбкой сказала Пирсону:
— Он у нас старичок; уже побывал здесь однажды. Правда, Симеон?