Джони, о-е! Или назад в СССР - 2
Шрифт:
— Сегодня? А потом после встречи с профессурой домой можно?
— Нет, домой сегодня пока нельзя.
— А завтра домой можно? Вы говорили, что на три дня…
— Завтра, скорее всего, можно будет.
— Ну, тогда и в Политех завтра. Ага?
— Ну, ты и наглый! — даже восхитился в трубке следователь.
— Я не наглый, я — ленивый. Из дома выходить не хочется просто так и вгород переться.
— Ну, ты и жук! — восхитился следователь. — Ты же спортсмен. Ладно… Завтра, так завтра. Я позвоню.
Завтра следователь позвонил часов в десять и сказал, что
Экзаменов в Политехе я не опасался и профессуры не стеснялся. Даже интересно было повстречаться с теми, у кого сам лично учился с семьдесят девятого по восемьдесят третий годы. Когда-то учился… Да-а-а… А вот буду ли учиться теперь? Нужна ли она мне? Вопрос… Только время терять на высшую математику и физику с химией? Была бы возможность сдать радиотехнику экстерном, и закончить ещё и институт физкультуры… Но вряд ли я что смогу сдать экстерном. Память, это не персональный компьютер. Да-а-а…
Вот, дилемма! Нужна мне эта радиотехника?! Но если поступлю и окончу институт физкультуры, то придётся распределяться в среднюю школу и учить наглых оболдуев, которых и пальцем не тронуть? Не-е-е… Лучше уж радиотехника и работа в оборонке. Там хоть пользу какую-никакую, но реальную принесу. Может быть, лет на десять раньше построим подводный щит Родины?
Так я думал до тех пор, пока «следователь» меня не ввёл в знакомую и почти родную по прошлой жизни лабораторию акустических исследований, где меня ждали, сидя за столами, как студенты, пятеро преподавателей кафедры. На лабораторном столе лежали: один из проданных мной усилителей, машинка, которую я делал Адрею-барабанщику, Громовский магнитофон «Нота», и гитарные «примочки»: дистошн, фленджер, сустэйн, фуз.
— Хрена себе. Примочки они что, выкупили через музыкантов, что ли? А «Нота» как тут оказалась? — подумал я и пожалел, что не нашёл времени, чтобы зайти к Громову. Вот же чёрт! Хотел, но забыл. Сразу ведь думал, что «секретные» детали в его «Ноте» стоят.
— Здравствуйте, Евгений, — поздоровался со мной гладко выбритый очень худой и высокий, типа меня, мужчина. — Нас пытаются уверить, что сии приборы созданы вами и только вами. Мы, естественно, не верим и полагаем, что вам кто-то помогал из взрослых. Разрешите, Евгений, наш спор, пожалуйста.
Я вздохнул.
— Скорее всего, разочарую вас, товарищи, сообщив, что ваше предположение не верно. Это всё делал я сам: и компоновку, и пайку и настройку.
— Кхе! — кашлянул вопрошавший. — У вас дома имеются приборы, на которых вы тестируете детали и проводите настройку приборов?
— К сожалению, самые простейшие. Но в основном я настраиваю свои конструкты на слух.
— Эт-т-о, как эт-т-о на слух? — спросил профессор, сразу превратившись в «прибалта».
— Всё просто. Для этих конструктов важен
— Пятьдесят тысяч герц не слышит ни одно человеческое ухо, молодой человек, — с усмешкой сказал профессор. Остальные преподаватели тоже разулыбались.
— Я не говорю, что моё ухо слышит в этом диапазоне. Так настроена колонка, а я что услышу, на то и реагирую.
— Ваша колонка выдаёт такие частоты? От пяти до пятидесяти тысяч герц?
Я грустно кивнул.
— По крайней мере, она так настроена. И то, что слышу я, мне хватает, для сглаживания синусоиды звука в пределах двадцати — двадцати тысяч.
— На слух двадцать тысяч? — тоже недоверчиво спросил профессор.
— Да. Двадцать тысяч я слышу.
Они долго охали и ахали, предлагали пройти тест моего слуха, но я отказался, сказав: «Хотите, верьте, хотите, не верьте. Мне всё равно».
Они ещё некоторое время поохали, и поахали, а потом другой «профессор» спросил:
— А каким образом вы, молодой человек, закодировали звуки ваших электро-барабанов? У вас есть перфорационный считыватель? Где вы добыли перфокарты ритм-бокса? Это же секрет фирмы!
— Нет. Я пошёл другим путём. Сделал преобразователь акустического сигнала в цифровой формат, записываю его в определённый слот памяти, потом задаю темп, частоту повторов и записываю в «ритмбокс». Каждый слот памяти «ритмбокса» рассчитан на тридцать шесть тактов. Всего слотов пока восемь. Можно сделать сколько угодно.
Все «профессора» впали в ступор, но по-разному. Кто-то просто «завис», пытаясь сказанное мной уложить в свой стандарт восприятия информации, кто-то отвесил челюсть, кто-то с кем-то стал перешёптываться, судя по всему, совершенно не по этой теме.
— И где этот прибор, преобразующий и кодирующий акустический сигнал? Он есть в реале? — спросил главный «профессор». — Это ведь, как я понимаю, уже конечный прибор на который записаны синтезированные звуки?
— Да. На этом устройстве можно ввести тоже тридцать шесть тактов ударных инструментов. А программатор у меня дома. Приезжайте ко мне. Я предлагал товарищу, э-э-э, чтобы вы приехали ко мне. Там бы и посмотрели все мои приспособления. И… Вы ещё не видели мои акустические системы из берёзового шпона.
— Колонки из берёзы? И чего в них удивительного?
— Диффузоры в колонках сделаны из берёзового шпона. Звук — изумительный.
Рты профессоры раскрылись ещё шире.
— Это как это? Из целлюлозы мы делали, но чтобы целиком из дерева?!
— Из тонкого берёзового шпона. Приходите, посмотрите.
Да, именно здесь, на кафедре акустики, я научился рассчитывать и клеить диффузоры, а так же отливать резиновый держатель. Забавно… А теперь их учит Женька, то есть — я, а учить они будут через пять лет меня… Другого меня… Парадокс, ядрён батон!