Джульетта
Шрифт:
Разложить было легко; труднее оказалось разгадать принцип составления этой коллекции. Первые четыре текста, относившиеся к четырнадцатому веку, были загадочны и часто фрагментарны; позднейшие казались более понятными и имели общую черту: это были версии истории Ромео и Юлии, нашедшей свою кульминацию в шекспировской трагедии «Ромео и Джульетта».
Хотя я считала себя до некоторой степени экспертом по этой пьесе, для меня стало совершенной неожиданностью, что Бард не сочинил сюжет самостоятельно, а, простите, выехал на наработках ранних авторов. Да, строки, выходившие из-под пера Шекспира, гениальны, и не пропусти
Литературное открытие почти отвлекло меня от изрядного разочарования: в маминой шкатулке не оказалось ничего имеющего материальную ценность, и среди бумаг, которые я успела просмотреть, не было ни малейшего намека на припрятанные фамильные сокровища.
Возможно, мне нужно было устыдиться подобных мыслей и с большим уважением отнестись к тому, что я, наконец, держу в руках то, что раньше принадлежало моей матери, но я была слишком сбита с толку, чтобы мыслить рационально. С чего, черт бы побрал, тетка Роуз решила, что мать оставила какую-то огромную ценность, ради которой стоит рискнуть и съездить в опаснейшее, по ее убеждению, место на земле - Италию? И почему мать хранила шкатулку с бумагами в банковском сейфе? Вспомнив о мужчине в спортивном костюме, я почувствовала себя совсем глупо. Конечно, человек шел по своим делам. Просто у меня разыгралось воображение.
Я без энтузиазма принялась пролистывать ранние тексты. Два из них - признание брата Лоренцо и письма Джульетты Джианноцце - представляли собой набор отдельных фраз вроде «клянусь Пресвятой Девой, я действовал по воле Небес» и «весь путь до Сиены в гробу из-за страха перед бандитами Салимбени».
Дневник маэстро Амброджио оказался более связным, но я пожалела, что вообще начала его читать. Кто бы ни был этот маэстро, он страдал словесным недержанием в тяжелой форме и заносил в дневник любой пустяк, случившийся в его жизни, и, как стало ясно, в жизни его друзей тоже, - в 1340 году. Насколько я могла судить, содержание дневника неведомого маэстро не имело отношения ко мне и к остальным бумагам из маминой шкатулки.
Неожиданно мой взгляд наткнулся на имя в середине страницы: Джульетта Толомеи.
Я кинулась к ночнику на тумбочке и перечитала чуть не по слогам. Нет, я не ошиблась: после размышлений о трудностях рисования идеальной розы велеречивый маэстро Амброджио страницу за страницей писал о молодой женщине, носившей такое же имя, как у меня. Совпадение?
Усевшись на кровати, я начала читать дневник с самого начала, периодически сверяясь с тем или иным текстом из шкатулки. Так началось мое путешествие в Сиену 1340 года и протянулась ниточка родства с женщиной, носившей мое имя.
II.I
И вот в таком подобье страшной смерти
Ты ровно сорок два часа пробудешь.
Сиена, год 1340-й от Рождества Христова
О, фортуна показала им свой переменчивый нрав!
Три дня в пути они играли в прятки со смертью, подкрепляя силы лишь твердыми как камень сухарями. Наконец, в самый знойный, душный день лета они приблизились к концу путешествия - на горизонте как по волшебству возникли башни Сиены, - и в эту минуту, к несчастью, покровительство Небес закончилось.
Устало покачиваясь в повозке между шестью верховыми - как и он, монахами, - молодой чернец Лоренцо мысленно уже видел шипящее пиво и освежающее вино, ожидавшие их в конце путешествия, когда дюжина зловещего вида всадников галопом вынеслись из-за виноградника в туче пыли и окружили путников. Заступив дорогу с обеих сторон, они обнажили мечи.
– Приветствую вас, незнакомцы!
– зычно крикнул главарь, беззубый, грязный, но в роскошной одежде - несомненно, с плеча какой-нибудь жертвы.
– Кто посмел посягнуть на землю Салимбени?
Брат Лоренцо натянул поводья, сдерживая лошадей. Его спутники постарались по возможности встать между повозкой и разбойниками.
– Как видите, - ответил старший из монахов, немного оттянув грубую рясу и показывая ее капитану, - мы лишь смиренные братья из Флоренции, мой благородный друг.
– Ха!
– Предводитель шайки, подозрительно прищурившись, разглядывал монахов. Наконец его взгляд остановился на испуганном лице брата Лоренцо.
– Какие сокровища везете в телеге?
– Ничего, что покажется вам ценным, - ответил старший, заставив лошадь немного попятиться и загородить повозку от бандита.
– Прошу, позвольте нам проехать. Мы всего лишь ничтожные чернецы и не представляем угрозы для вас или ваших благородных родственников.
– Это дорога Салимбени, - чеканя каждое слово, произнес атаман, подчеркнув свои слова движением клинка - знак своим товарищам подъехать ближе.
– Хотите проехать - платите пошлину. Для вашей же безопасности стараемся.
– Мы уже заплатили Салимбени пять пошлин.
Негодяй пожал плечами.
– Покровительство стоит недешево.
– Кто станет нападать на горстку монахов, направляющихся в Рим?
– упрямо, но спокойно возразил монах.
– Как кто? Презренные собаки Толомеи!
– Капитан дважды сплюнул на землю. Бандиты не замедлили последовать его примеру.
– Эти воры, насильники и убийцы!
– Тогда, - вставил монах, - нам лучше добраться до Сиены до темноты.
– Сиена недалеко, - кивнул предводитель.
– Но ворота нынче закрывают рано из-за опасных беспорядков, учиняемых бешеными собаками Толомеи и возмущающих спокойствие достойных трудолюбивых жителей Сиены и даже - я бы сказал, особенно - знатного и миролюбивого дома Салимбени, где обитает мой благородный хозяин.
Речь атамана была встречена полным согласием и праведным возмущением в адрес Толомеи со стороны его подручных.
– Как вы, несомненно, поняли, - продолжал бандит, - мы, в меру наших скромных сил, охраняем эту и большинство других дорог гордой республики, Сиены то есть, поэтому, мой вам совет как знающего человека и друга ваших друзей - не мешкая, заплатить пошлину, чтобы продолжить путь и въехать в город прежде, чем закроют ворота. Иначе мирные путешественники вроде вас рискуют стать жертвами подлой шайки Толомеи, которые после полуночи выходят на большую дорогу и творят такие беззакония, что мне даже неловко рассказывать вам о них, святой отец.