Джульетта
Шрифт:
– Не устала мельница молоть?
– Нет!
– Дженис понесло.
– Кузен Пеппо рассказал, что муж Евы-Марии, Салимбени, был bastardo classico [49] и строил из себя крутого мафиози - лимузины, крепкие парни в блестящих костюмах и сицилианских галстуках и прочая классика. Некоторые считают, что Ева-Мария сама заказала своего сладкого папика, чтобы возглавить дело и сбросить оковы лимита по кредитке. А твой мистер «сахарная задница» - ее любимый кач, если вообще не барсик. Но сейчас - па-пам!
– она науськала его на тебя, и вопрос в том, для кого из вас он откопает сахарную
Я покосилась на сестрицу:
– Все?
Дженис поморгала, приходя в себя от полета фантазии.
– Я определенно хочу свалить отсюда подальше. А ты?
– Вот блин.
– Я опустилась рядом с ней на диван, вдруг почувствовав, что очень устала.
– Мама хотела оставить нам сокровище. А мы… я все испортила. По-моему, мой долг перед памятью мамы все исправить.
– По мне, так наш долг перед мамой - остаться в живых.
– Дженис побренчала ключами перед моим носом.
– Поехали домой?
– От чего эти ключи?
– От маминого старого дома. Пеппо рассказал. Он к юго-востоку отсюда, в городишке под названием Монтепульчано. Все эти годы стоял пустой.
– Сестрица взглянула на меня, старательно пряча надежду: - Хочешь поехать?
Я во все глаза смотрела на Дженис, поражаясь, как это она заставила себя задать этот вопрос.
– Ты действительно хочешь, чтобы я поехала?
Дженис села прямо.
– Джулс, - заговорила она с непривычной серьезностью, - я действительно хочу, чтобы мы обе выбрались отсюда живыми. Дело не только в статуе и пригоршне стекляшек; действительно происходит нечто мистическое. Пеппо говорил мне о тайном обществе, где верят, что наш род преследует проклятие и нужно его остановить. Угадай, кто ведет это шоу? Правильно, твоя маленькая королева гангстеров. Это та же самая мура, которой увлекалась мама… что-то о тайных ритуалах на крови и столоверчении с духами умерших. Так что извиняй за отсутствие энтузиазма.
Я встала и подошла к окну, хмурясь своему отражению.
– Она пригласила меня на праздник в свой дом в Валь-д'Орсию.
Когда Дженис не ответила, я обернулась посмотреть, что случилось. Сестрица лежала на кровати, плотно прижав ладони к лицу.
– Господи, спаси нас!
– простонала она.
– Ушам не верю! И Нино тоже там будет?
– Да хватит, Джен!
– хлопнула я себя руками по бокам.
– Ты что, не хочешь докопаться до самого дна этой истории? Я хочу!
– И докопаешься!
– Спрыгнув с кровати, Дженис забегала по комнате, сжимая кулаки.
– Окажешься на самом дне с разбитым сердцем и тазиком цемента на ногах! Богом клянусь, если ты туда пойдешь, то разделишь судьбу наших предков, похороненных небось под порогом Евы-Марии. А я никогда в жизни больше не скажу тебе ни слова!
Ее воинственный взгляд скрестился с моим откровенно недоверчивым. Это была не та Дженис, которую я знала. Ту меньше всего на свете заботили мои перемещения или судьба за исключением тайной надежды, что я позорно провалю любое начинание. А мысль о тазике с цементом для меня заставила бы ее с восторженным хохотом смачно хлопать себя по ляжкам, а не закусить губу, словно едва сдерживая слезы.
– Ладно, - сказала сестрица, не дождавшись ответа.
– Валяй, иди и дай себя убить во время какого-нибудь сатанистского ритуала, мне фиолетово.
– Я не сказала, что пойду.
Дженис сразу немного остыла.
– О, в таком случае нам с тобой нужно съесть по мороженому!
Остаток дня мы провели в «Наннини», кафе-мороженом в палаццо Салимбени, пробуя старые и новые сорта. Не до конца еще помирившись, мы все же пришли к консенсусу по двум вопросам: во-первых, мы слишком мало знаем об Алессандро, чтобы я завтра с ним поехала, а во-вторых, мороженое лучше, чем секс.
– Это уж можешь мне поверить, - сказала Дженис, озорно подмигнув.
При всех своих недостатках сестрица всегда обладала исполинским упорством: она единолично просидела на шухере почти все три часа, а я съежилась в дальнем углу кафе, обмирая от стыда при мысли, что меня узнают.
Неожиданно Дженис, ничего не говоря, потянула меня за руку, чтобы я встала. Ей ничего не пришлось говорить: через стеклянную дверь мы смотрели, как Алессандро пересек пьяцца Салимбени и пошел по улице Корсо.
– Идет в центр, - сказала Дженис.
– Я так и знала! Такие парни не живут на окраине. А может, - сделала она страшные глаза, - он идет к любовнице?
– Мы одновременно вытянули шеи, но Алессандро уже скрылся из виду.
Выскочив из «Наннини», мы побежали по улице, стараясь, однако, не привлекать внимания прохожих, что в присутствии Дженис всегда было невероятно трудно.
– Подожди!
– Я схватила ее за руку.
– Я его вижу, вон он… Йе-ху!
Алессандро остановился, и мы кинулись в какую-то дверную арку.
– Что он делает?
– прошипела я, боясь, что он меня увидит, если я выгляну.
– Говорит с каким-то парнем, - сказала Дженис, выставив голову.
– У парня желтый флаг.
– Что за ерунда с этим флажком? Ну, все поголовно ходят с флагами…
Через несколько секунд мы возобновили слежку, прижимаясь к витринам и прячась в дверные арки. Объект направился мимо Кампо куда-то в сторону пьяцца Постьерла. Он уже несколько раз останавливался поздороваться со встречными, но по мере того как улица становилась круче, число друзей возрастало.
– Вот, ей-богу!
– возмутилась Дженис, когда Алессандро в очередной раз остановился и сделал «козу» младенцу в коляске.
– Он что, метит в здешние мэры?
– Это называется межчеловеческим общением, - пробормотала я.
– Можешь попробовать, тебе понравится.
Дженис иронически покивала:
– Ой, тебя послушать, так просто светская красотка!
Я напряглась, придумывая язвительный ответ, и тут наша добыча как сквозь землю провалилась.
– О нет!
– выдохнула Дженис.
– Куда он делся?
Мы поспешили туда, где Алессандро стоял секунду назад - практически напротив салона Луиджи-парикмахера, и увидели самый крошечный и темный переулочек во всей Сиене.
– Ты его видишь?
– прошептала я, прячась за спину Дженис.
– Нет, но больше ему деться некуда.
– Сестрица схватила меня за руку и потащила вперед.
– Пошли!