Джулия и акула

Харгрейв Киран Миллвуд

Когда я взяла у мамы рулетик, она потянулась – в шее даже хрустнули позвонки. Это понятно, со своей работой на свежем воздухе она не привыкла долго сидеть на одном месте. У неё был такой жёлтый дождевик, прорезиненный, как у буровиков, – на любую погоду. А когда работала дома, она ставила компьютер на кухонную столешницу и печатала стоя.

– Гренландская акула, – напомнила я.

– Мм? – промычала мама сквозь мясной рулетик.

– Ты вчера говорила, что там водится гренландская акула. Как думаешь, вы с ней встретитесь?

Мама

прожевала рулетик и глянула на часы.

– Не хочешь выйти размяться?

– Только, чур, не рядом с папой.

Папа теперь размахивал руками во все стороны, хлопал себя ими по ногам и по попе и громко пыхтел, так что было слышно даже сквозь ветер: «Ф-ф-ф, ф-ф-ф».

Мама прыснула:

– Договорились!

Мы выбрались, мама залезла в багажник – достать что-нибудь от дождя. У меня была красная куртка, у неё жёлтый дождевик, а у папы зелёная куртка – втроём мы получались как светофор.

Ветер погнал нас в сторону торчавшей на набережной деревянной скамейки, и мама, конечно же, на неё села. Скамейка была мокрая-премокрая, но маму это не волновало – когда люди становятся морскими биологами, сырость их уже не пугает.

– Джу, как ты, моя девочка?

– Нормально.

– Ух и долго же мы ехали, – сказала она.

– Я знаю. Я тоже ехала.

Она заозиралась и, когда увидела меня, даже подскочила, будто от удивления.

– Как, и ты тоже? Неужели?

Я хихикнула.

– Мам, гренландская акула.

– Somniosus microcephalus.

– Я кое-что почитала про неё на папином телефоне.

– О, ты поймала сеть? Как тебе удалось?

– Что она может прожить целых пятьсот семнадцать лет.

Мама покачала головой.

– Нет? Не может?

– Точно не известно. Может, и может, но акула такого возраста никому ещё не встречалась. Самой старой из всех было лет четыреста.

– Четыреста?! – Я вытаращила глаза.

– Угу. – Вот, и каждый раз так. Совершенно же невероятные факты, а она – «угу», будто мы с ней обсуждаем, что купить в супермаркете. Будто все её знания – это что-то само собой разумеющееся, как её жёлтый дождевик: набросила и пошла. – Плюс есть вероятность ошибки. Обычно возраст акул установить достаточно легко: у них в позвонках формируются годичные кольца, как в стволах деревьев. Но у гренландской акулы позвонки для этого слишком мягкие. Поэтому учёные научились определять её возраст по хрусталику глаза.

– По хрусталику?! – В голове у меня будто раздвинулись какие-то рамки, я постаралась запомнить факты, чтобы потом вписать их в записную книжку. – Нет, ну эти учёные вообще сумасшедшие!

Мама поморщилась. Она не любила это слово. Сумасшедшие, говорила она, – это просто люди, которых не понимают другие люди.

– Отнюдь.

– А как это акулы столько живут?

– Медленно, – ответила мама. Ветер бросал волосы ей в лицо, она их не откидывала. Обычно мама завязывала хвост, но в тот день нет, это я точно

помню. Потому что за кольцами волос лица её было почти не видно, я ещё подумала: как жрица из какой-нибудь легенды, сейчас начнёт предсказывать будущее.

– Медленно? – Я наморщила нос. – То есть?

– То есть они медленно двигаются, медленно стареют. Будто обманывают время. За год они вырастают всего на один сантиметр. Знаешь, сколько это? – Она показала двумя пальцами, почти сведя их вместе. – Почти нисколько.

– Как ты думаешь, а я долго проживу? Я же быстро расту.

Мама рассмеялась и притянула меня к себе. От неё пахло морем, резиной дождевика и мясными рулетиками.

– Долго-предолго.

– Ну ма-ам! – Я притворилась, будто вырываюсь, хотя на самом деле ничуточки не возражала, что мама меня обнимает. А потом раздался гудок.

Когда все машины въехали, паром так осел, что я старалась не смотреть на воду. И уткнулась в свою жёлтую записную книжку – просто чтобы не думать про то, как мы все сейчас потонем. Книжка была у меня уже больше года, я с девяти лет записывала в неё всякие факты о морских существах. Я открыла новую страницу, сверху написала заголовок: ГРЕНЛАНДСКИЕ АКУЛЫ. А под ним – про хрусталики и про мягкие позвонки.

История не самый мой любимый предмет, но всё равно, что-то я из неё помню и, значит, понимаю, что та акула родилась раньше Наполеона. И раньше Моцарта, про которого мисс Бреймер нам рассказывала на музыке. А Наполеон с Моцартом жили реально давно.

Между серым морем и серыми тучами показалась деревня Белмонт – вдоль берега тянулись приплюснутые серые дома. Я ничего не имею против серого. Мои самые любимые животные, после Лапши, – серые тюлени. Но всё равно как-то сразу стало понятно, что солнечный Корнуолл остался далеко позади, а тут только Анст с дождём, хоть и всего на одно лето, – от этого внутри у меня стало неуютно.

Потом мы опять ехали на машине. Все молчали, даже Лапша – интересно, думала я, она чувствует то же, что и я? Из деревни вглубь острова вела только одна дорога, машины по очереди с неё съезжали и укатывали, кому куда надо, впереди нас остались только две машинки, но потом и они свернули направо, а мы, на развилке в конце дороги, – налево, как было указано на схеме, которую перед отъездом папе прислали с работы. Дальше никаких дорожных знаков уже не было, одни кочки с рытвинами.

Дождь барабанил по крыше машины, как папа, когда ждёт какого-нибудь срочного имейла, – пальцами по столу. Но мамино окно всё равно было приоткрыто, в него влетал дождь вместе с запахами грязи и травы.

– Мы точно едем куда надо? – спросил папа.

– А больше тут некуда. – Мама помахала распечатанной схемой. – Видишь: от Белмонта прямо, на развилке налево и дальше, никуда не сворачивая, до самого Аффл-Джента.

Ага, вы не ослышались, такое вот название у маяка: Аффл-Джент. И это ещё ничего, соседний – вообще Макл-Флагга. Так что могло быть и хуже.