Джулия. Сияние жизни
Шрифт:
Цинизм сына лишил Лео дара речи. Надавать бы ему как следует за его наглость, а не разводить тут душещипательные беседы.
– Знаешь что, Джорджо, – сказал он побелевшими губами, глядя в лицо сыну, – ты меня достал. Мое терпение лопнуло. Я обещал твоей матери, что выведу тебя из кризиса, что ты вернешься домой нормальным, хорошим мальчиком, каким всегда был. Но сейчас я понимаю, что не смогу выполнить обещания. Зачем ей нужен неисправимый негодяй? Чтобы мучить ее?
– И что же ты намерен делать? – издевательски улыбаясь, спросил Джорджо.
– В
– Ах так! Что еще может сделать слабак вроде тебя? До чего же ты мне противен! Противен, противен, противен! Никуда ты меня не упечешь, потому что мне плевать на всех вас!
С этими словами Джорджо бросился бежать прочь от отца и скоро скрылся из виду.
Глава 40
– Завтра я уезжаю, Джулия, – напомнил Гермес, когда они после ужина сидели вдвоем у нее в кабинете. – Ты уверена, что хочешь остаться одна в Милане?
Он взял ее руку и нежно погладил.
– Это единственное, в чем я твердо уверена.
– Что произошло, Джулия? Я просто не узнаю тебя последнее время. Какая кошка между нами пробежала?
Гермес понимал всю бессмысленность этого разговора. Будучи врачом, он знал: почти все женщины, перенесшие подобную операцию, испытывают в дальнейшем психологические трудности, но ему не хотелось верить, что подобное происходит с Джулией, – ведь его любимая не такая, как все.
– Ничего не произошло, – ответила Джулия. – Я, во всяком случае, на это надеюсь. Ты тот мужчина, о котором я мечтала долгие годы. Я люблю тебя всем сердцем, и это правда. Я благодарна тебе за свою первую любовь, за свои наивные романтические чувства, за счастье, которое ты подарил мне потом, в зрелости.
– Так в чем же тогда дело?
– Со мной что-то не так. Я не могу объяснить это словами, потому что и сама до конца не понимаю свое состояние. Вдруг появилось желание нравиться мужчинам, не только тебе, – призналась она, отводя глаза в сторону.
– И как его зовут? – резко спросил Гермес.
– Кого? – Джулия изобразила на лице удивление.
– Того, другого. Кому ты хочешь нравиться.
– Это просто фантазии, – соврала Джулия, думая о Франко Вассалли.
– Абстрактное, значит, желание, – стараясь сохранить спокойствие, заметил Гермес.
– Говорю тебе, мне трудно объяснить свое состояние, – продолжала Джулия. – Мне все всегда казалось четким и ясным, а сейчас мои прежние незыблемые нравственные принципы потеряли надо мной власть. Что это, в сущности, такое, моральный кодекс? Условности, которым мы всю жизнь подчиняем свои чувства. Не знаю, может быть, я напрасно так прямолинейна с тобой, но это правда. Я слишком дорожу тобой, чтобы врать.
– Эта правда слишком откровенна, любовь моя, у меня от нее голова идет кругом. Что касается твоих чувств, я не верю, что они возникли на пустом месте. Дыма без огня не бывает, – добавил он после небольшой паузы с горькой усмешкой. – Твое желание нравиться вполне естественно
– Много ты понимаешь! – попыталась отшутиться Джулия.
– Ничего я не понимаю, – грустно ответил Гермес, – и никогда не чувствовал себя таким ничтожеством, как сейчас.
– Не называй себя ничтожеством! – горячо воскликнула Джулия.
– Почему? – Гермес встал с кресла и посмотрел на нее сверху вниз. – Ты беременна и до сих пор сомневаешься, оставлять ребенка или нет. Нашего ребенка. Ты говоришь, что любишь меня, а сама мечтаешь о любви других мужчин. Что мне прикажешь делать? Чего ты, собственно, хочешь?
– Я хочу, чтобы ты завтра летел в Америку, как и планировал.
– И оставил тебя здесь одну в таком настроении?
– Ты не должен из-за меня менять своих планов.
– А может быть, я и возвращаться уже не должен? Ты так, наверное, думаешь?
– А ты думаешь, что лучше бы я тебе соврала, так?
– Возможно, это было бы разумнее с твоей стороны. Взвесила бы все, а потом бы и сказала.
– Поставила бы тебя перед свершившимся фактом? – уточнила Джулия.
– Да. А так ты заставляешь меня испытывать муки ревности.
– Ты слишком самоуверен, чтобы мучиться ревностью.
– Тем не менее я мучаюсь, – признался Гермес, который чувствовал себя намного слабее в этом жонглировании словами. – Впервые в жизни. Скажи, кто он?
– Честное слово, я не понимаю, о ком ты говоришь, – соврала Джулия во второй раз.
Может, она и вправду ведет себя как глупая девчонка и из пальца высасывает проблемы? Может, все гораздо проще?
– Я говорю о том, кто пробудил в тебе все эти волнения, сомнения, желание, наконец, – не давая ей передышки, продолжал наступать Гермес.
– Сколько женщин ты прооперировал за свою жизнь? – вместо ответа стала допытываться Джулия. – Сколько историй болезни ты держишь в памяти? Сколько жалоб на свою судьбу ты выслушал?
– Много, очень много. Некоторые из моих пациенток после операции изменили своим мужьям, некоторые сделали бы это, если бы представилась такая возможность. Тебя ведь это интересует?
– Я не изменила тебе, во всяком случае, пока, – сказала Джулия, понимая, что ранит Гермеса своей прямотой. – Но я такая же женщина, как и остальные твои пациентки. Почему же им простительно переживать душевные потрясения после такой операции, а мне – нет?
– Потому что ты моя женщина, – резко, почти грубо притягивая к себе Джулию, сказал Гермес.
– А ты мой мужчина, Гермес, черт тебя побери! И я не хочу тебя потерять. Но я не могу жить и чувствовать так, как хочется тебе, это выше моих сил. – И она расплакалась.
– Но почему я обречен любить тебя? – сжимая ее в объятиях, прошептал он. – Почему меня угораздило связать жизнь с такой непредсказуемой женщиной, как ты? Скажи, у тебя кто-нибудь есть? Нет, лучше не говори, я не вынесу этого.