Джума
Шрифт:
– Батюшки святы!
– всплеснул растопыренными пальцами Добровольский. Ну чисто "хохлома", а конкретно - "палех"!
Парень криво усмехнулся, но промолчал.
– Сопротивление при аресте, надо полагать?
– подходя, осведомился Иволгин и вопросительно взглянул на омоновцев.
– Было маленько, - пожав плечами, ответил один из них.
– Не круто ли?
– Да вы что, товарищ майор!
– изумленно воскликнул омонец.
– Вы про это, что ли?
– он кивнул на лицо парня.
– Так это он сам! Нечаянно в автобусе при транспортировке на поручень налетал...
–
– удивился Петр Андреевич.
Тот с готовностью принялся объяснять:
– Эти деятели на окраинах орудовали. Агитаторы гребанные! Мы их, в полном смысле, повязали. А дороги там сами знаете какие, на окраинах-то: кочки, асфальт разбитый, сплошные рытвины и ямы. Колеса автобуса ка-а-ак ухнут в яму, он, бедняга, ка-а-ак приложится морд..., то есть, лицом об поручень. Мы его уже и поддерживали бережно, и самого просили поаккуратней быть, но...
– он обреченно развел руками: - ...ямы, будь они неладны, товарищ майор! Думали, и не довезем живым, - омоновец смотрел на Иволгина васильковыми, удивительно честными и виноватыми, глазами.
Петр Андреевич хмыкнул и повернулся к задержанному с кислым выражением лица:
– Что ж, ты, Славик, окраины-то выбрал? Видишь, как получилось... неудобно.
– В цетре своих героев хватало, - ехидно засмеялся Лопатник, бросая красноречивый взгляд на Приходько и Добровольского.
– Товарищ майор, а не свозить ли его на следственный эксперимент по "старой белоярской дороге" ?
– задумчиво поинтересовался Алексей.
Омоновцы с готовностью подобрались, однако Лопатник, надо отдать ему должное, встретил предложение спокойно, лишь слегка повел крутыми плечами да сжал в пудовые кулаки скованные "браслетами" руки.
– Ладно, - Иволгин прошел к столу и сел.
– Будем считать счет один-один. Вы, ребята, свободны, - он кивнул омоновцам.
– Спасибо.
В кабинете остались четверо: Иволгин, Добровольский, Приходько и Лопатник, а в миру - Вячеслав Сергеевич Лопатовский. Несколько минут стояла тишина, в течение которой майор внимательно изучал текст поданной Игорем листовки, немало экземпляров которых были изъяты у Лопатовского и его команды при задержании. На белой, отличного качества, бумаге, крупным шрифтом, с выделениями в соответствующих местах, был набран текст следующего содержания:
"Дорогие Россияне!
Пришел час, когда мы все должны сказать твердое и решительное "нет!" душителям свободы и демократии. Всем тем, кто прикрываясь словами о благе и защите нашего многострадального Отечества, а на деле являясь последователями сталинско-бериевских палачей, пытается сегодня повернуть историю вспять. Не выйдет!
Противники свободы и демократии создают сегодня все условия для хаоса, экономической нестабильности и социального неравенства. Они опираются на своих верных слуг - армию, милицию и КГБ, готовых по первому приказу обрушить на головы стариков, женщин и детей всю мощь своих репрессивных аппаратов. Не выйдет!
Славное прошлое нашего старинного, исконно русского, сибирского города взывает к нашей памяти и самосознанию. Довольно, как звери в клетках, жить за "железным занавесем" по законам, написанным в подвалах КГБ!
Да здравствует свободное Отечество!
Превратим Белоярск в оплот свободы Забайкалья и всей Сибири!"
Петр Андреевич дочитал до конца и заинтересованно взглянул на Лопатовского. Из сводок по горотделу Иволгин знал, что "превращение Белоярска в оплот свободы" обошлось в семь человек убитыми и переваливших за третью сотню ранеными разной степени тяжести. Причем, немалую часть пострадавших составляли сотрудники силовых структур.
– Славик, - ласково проворковал майор, - никак в рыволюционэры решил податься? Свобода, демократия... Сам сочинял? Молчишь...
– со вздохом констатировал майор, бросив недвусмысленный и мимолетный взгляд на Алексея и Игоря.
– Придется тебя в "шестерку" определить.
"Шестерка" пользовалась в городе дурной славой и считалась "кошмаром на улице Лиственной". О ней ходили самые невероятные слухи и домыслы. До недавнего времени это была обыкновенная камера ИВС. Пока в ней не отдал Богу душу один из задержанных. С тех пор, якобы, он превратился в вампира и с успехом обращал в свою "веру" каждого, кто имел несчастье переступить порог камеры и переночевать в ней хотя бы одну ночь. Слышал об этом и Лопатовский, о котором было известно, как о страстном любителе появившихся во множестве на заре перестройки видеофильмов - "ужастиков". Фильмы он смотрел, слухи доходили, но как человек неглупый, всерьез он их не воспринимал. Потому услышав многозначительным голосом произнесенное Иволгиным обещание по поводу "шестерки", Лопатовский лишь иронично усмехнулся:
– Да хоть в "шестьсот шестедесят шестерку".
– У-у-у, ка-а-акие мы, в на-а-ату-уре, оптими-и-исты, - не удержался Алексей.
– Вперед и приятных сновидений!
– Прямо сейчас?
– не поверил Лопатник.
Оперативники в упор, неотрывно и молча, сверлили его любопытными, жадными взглядами, в которых задержанный с немалой долей тревоги отметил искорки кровожадности. Его одолели сомнения.
– Вы че... так смотрите?
– без прежней уверенности в голосе, спросил он.
Ответом ему были тоже молчание и теже кровожадные огоньки в глазах.
Лопатовский нервно заерзал на стуле, безуспешно пытаясь развести в стороны скованные руки:
– "Браслеты" хоть снимите.
– На фига?
– лениво поинтересовался Добровольский, скрещивая на груди руки и подавляя приступ зевоты.
– Свободу, Славик, выстрадать надо: иногда - кровь за нее пролить, а случается - и жизнь отдать, - с пафосом закончил капитан.
– Это не мои листовки!
– потеряв контроль, выкрикнул тот.
– А кто говорит о листовках?
– изобразил искреннее недоумение Алексей.
– Ну...
– замялся Лопатник. Он все еще не мог понять, чего от него хотят оперативники.
– Что "ну"?
– передразнил его Иволгин.
– Вот тебе и "ну" - назад коленки гну! Вообщем, хватить врать, марш в "шестерку". Посиди до утра. От-дох-ни, - зловеще, не скрывая сарказма, добавил майор, вызывая охрану.
– Вы же ничего не спрашивали!
– запаниковал Лопатовский.
– Как это не спрашивали?!!
– подскочил на стуле Добровольский.
– Да ты сейчас с три короба наврал!