Джума
Шрифт:
– Однажды мне сказали, что я никогда не буду нормальным. Я не помню, где это было, когда и кто мне это говорил, но знаю, что точно было.
– Ты очень похож на одного человека, - проговорила она глухо и печально.
Он нежно отстранил ее и посмотрел в упор:
– Тебе показалось, что я - это он?
Она кивнула и, не выдержав, заплакала, уткнувшись лицом ему в грудь. Он бессмысленными, пустыми глазами смотрел на искуссно вывязанный, причудливый абажур, укрывавший настольную лампу, при этом машинально, гладя девушку по спине.
– Лариса, - произнес он мягко
– Что?
– она непонимающе посмотрела на него.
– Ты хотела приготовить чай, - улыбнулся он.
– Если хочешь, это сделаю я, только скажи, где и что мне брать.
– Да, конечно. Извини меня, - она махнула рукой, неловко смахивая слезы.
– Пошли в кухню. Там и теплее, печка еще не остыла.
– Ты будешь только говорить, где и что брать, - напомнил, силой усаживая ее за уютный кухонный столик, накрытый яркой, цветастой клеенкой с большими ромашками по синему полю.
Когда все было готово и кухню затопил аромат душистого настоя, он налил ей в кружку чай, подвинул поближе и сел напротив, подперев голову руками и глядя на нее загадочными глазами, в которых сквозь выжженную дотла землю начали прорастать крохотные, пронзительно синие, цветы.
– Попробуй, Лариса, - его губы тронула слабая улыбка.
Она обхватила ладонями горячие бока широкой, "купеческой" чашки. Подержала с минуту, согревая руки. Затем подняла, боясь обжечься, и осторожно пригубила.
– Тебе нравится?!
– спросил он жадно, с непосредственностью ребенка, впервые самостоятельно выполнившего ответственное поручение взрослых.
Ее глубоко тронула, но и смутила подобная реакция. Сидящий напротив человек не укладывался ни в какие рамки - ни здравого, ни больного разума. Лариса не могла найти ответ и на простой вопрос: действительно, зачем она оставила у себя Лейтенанта? Отпросилась с работы, ради него поломала график не только своих дежурств, но и других сотрудников. Вымыла его, накормила, обработала старые, но вскрывшиеся раны. Раны... Она сама не заметила, как шумно и судорожно вздохнула, пытаясь подавить непроизвольный приступ тошноты.
Работая в отделении нейрохирургии, ей не раз приходилось иметь дело с самыми жуткими и страшными ранами. Она думала, что в этой жизни познала не только потолок чужой боли, но и заглянула за неведомое и запретное, куда человеку до поры путь вообще заказан. Ей приходилось видеть мозг за гранью невозможного - лишенный защиты, оголенный, пульсирующий, исходящий болью и страданием и даже - мозг агонирующий, отживший, спокойно-холодным, застывшим астероидом стремительно скользящий навстречу вечности. Но раны Лейтенанта потрясли ее своим варварским откровением. В его шрамах присутствовало нечто дикое и неподдающееся осмыслению со стороны простого, обычного человека. Она не могла, сколько не пыталась, представить себе степень ненависти людей, способных создавать оружие, оставляющее подобные рубцы.
– Почему ты не пьешь?
– донесся до нее встревоженный голос Лейтенанта.
Лариса очнулась от своих мыслей. Посмотрела на него с опаской и в тоже время с интересом:
– Как ты оказался в Белоярске?
С ним произошла мгновенная трансформация:
окаменевшая, бесстрастная маска, тело - напряжено и напружинено.
– Зачем ты спрашиваешь об этом?
– он взглянул из-под лобья.
– Я хотела бы помочь тебе, - произнесла она, улыбаясь.
– Никогда... Слышишь, никогда не пытайся мне помочь!
– его голос угрожающе захрипел, переходя в крик.
– Ты поняла меня?!!
– Конечно, конечно... Я прошу тебя, не кричи. Тихо, тихо...
– она испуганно закивала головой, поднимаясь из-за стола.
Увидев ее широко открытые, испуганные глаза, он мгновенно погасил в себе вспышку ярости, глянул виновато:
– Прости меня... Я опять тебя обидел?
– Нет, - она вновь присела, не зная, как вести себя с ним.
Пытаясь показать, насколько ей по душе приготовленный им чай стала пить, шумно прихлебывая из кружки, облизывая губы и всем своим видом выражая полное с ним согласие и демонстрируя покорность.
– Лариса...
– тихо произнес он, наблюдая за ней. Она вскинула на него затравленный взгляд.
– Иди ко мне, - он протянул ей через стол руку.
– Зачем?
– пролепетала она онемевшими губами, подумав про себя: "Боже мой, какая дура! Несусветная дура! Почему я оставила этого ненормального мужика у себя дома? Ну похож он на того парня из больницы, но ведь не он же, не он это! Этот - форменный псих! У него в глазах - одна кровь. Он и меня наверняка придушит..."
Не дожидаясь пока Лариса встанет, Лейтенант поднялся сам. Обойдя стол, остановился перед ней, глядя сверху вниз. Ей почудились в его глазах слезы, но он быстро опустился рядом с ней на корточки, положил голову на колени и с непередаваемой интонацией в голосе произнес:
– Пожалуйста, подари мне всего одну ночь. Привал, передышку... Я завтра уйду.
– И, помолчав, добавил: - Если бы ты знала, как я устал на этой войне...
... Он брал ее, как впервые берут в руки облитую перламутром, хранящую еще капли воды и шум океана, драгоценную раковину. Он растворялся в ней, как растворяются, впервые попав в высокое, ржаное поле, сотканное из налитых зернами, цвета ослепительной меди, колосьев, с мелькающими по нему синими всполохами васильков. Он по крохотному глотку выпивал ее всю, как впервые выпивают на пиру чашу с многолетней выдержки вином, лишь в последнюю минуту ощутив на самом ее дне горьковато-сладкий, терпкий, втайне ожидаемый, но все-равно внезапный и ошеломляющий, привкус меда и хмеля.
С тех пор, как в его жизнь вошла война, это была первая его ночь с женщиной. И первая ночь, когда он уснул умиротворенный и счастливый: память сбросила тяжелые доспехи воина и облачилась в легкие одежды неги и любви. Лейтенант спал, а женщина, лежащая рядом на его руке, закусив губы и глотая слезы, смотрела на его лицо. Потом осторожно откинула одеяло и провела рукой по груди, почувствовав под пальцами уже знакомые ей рубцы и шрамы. Во сне он накрыл ее руку своей ладонью, сухой и горячей, медленно подтянул к лицу и прижал к щеке. Она затаила дыхание. На губах его блуждала блаженная улыбка странника, наконец обретшего долгожданный и выстраданный покой.