Джума
Шрифт:
В конце концов было принято решение создать Координационный штаб по ликвидации беспорядков. Настораживало, что никто толком не мог сказать, что, собственно, явилось причиной их возникновения. По мере поступления информации стало ясно: действиями разбушевавшейся молодежи, по всей вероятности, руководит, состоящий далеко не из дураков, тоже свой "координационный штаб".
К десяти утра поступили сообщения об избиении граждан, визуально неподходящих под категорию "русские". Между тем, всплыл интересный факт: молодчики, участвующие в избиениях, представляли из себя довольно мобильные бригады из шести-восьми человек на двух машинах. По данным очевидцев срочно составлялись фотороботы. Ближе к полудню обстановку
В половине первого дня экипажи ППС, патрулировавшие по улицам города, доложили поразительную вещь: Белоярск, казалось, вымер. Даже транспорт, в последние дни бравшийся, как крепость, с бою, ходил почти без пассажиров. Жители, напуганные утренними событиями, предпочитали сидеть по домам. Отдельные же прохожие, покинувшие дома по причинам неотлагательным, торопливо и опасливо озираясь, старались побыстрее вернуться вновь под защиту родных стен и потолков. Предметом первой необходимости стали дверные замки, что в Белоярске до конца восьмидесятых годов вообще невозможно было вообразить.
В этом городе все знали друг друга не один год, не одно поколение. Казалось бы, жители Белоярска - испокон века острожного и каторжного, но привыкли доверять друг другу. Возможно, определенную роль сыграло то обстоятельство, что город в течение нескольких веков являлся своеобразной "столицей" для лучших представителей аристократии и интеллигенции, неоднократно ссылаемых в эти места со всех концов необъятной бывшей Российской империи. Несмотря на "темное прошлое", на Белоярске, как, впрочем, и на многих других городах Сибири, лежал некий дворянский лоск и шарм. К сожалению, всему когда-нибудь приходит конец...
Ровно в двенадцать сорок пять Белоярск содрогнулся от ревущих раненым зверем фабричных и заводских гудков. После чего наступила тишина, которую постепенно стал вытеснять, заполняя собой все окрест, мерный, нарастающий гул - по улицам города растекалась людская река. Дикая, неуправляемая, набиравшая мощь по мере приближения к центру, она неудержимо и неумолимо обретала силу грозной стихии. Задержать ее могла только прочная и крепкая плотина...
... Они стояли, тройным кольцом оцепив площадь с каменными изваяниями символов "народной власти" - зданиями обкома партии и облисполкома. Им предстояло стать той самой плотиной, о которую должны были разбиться "мечты и чаяния простого, трудового народа".
В течение полутора часов шли нудные, вялые, ни к чему не обязывающие обе стороны, переговоры. Парламентеры сновали от толпы к зданию и обратно. Милиция и жители, стоявшие в первых рядах, беззлобно переругивались друг с другом. Скорее всего, закончилось бы очередным "стравливанием пара" пошумели бы, повозмущались и разошлись по домам. Однако неожиданно, словно рябь по гладкой воде, пробежал над головами легкий ветерок волнения и вот уже с крайних рядов, нарастая, возбуждая и электризуя толпу, покатилась
Передние ряды, подталкиваемые серединой и краем, заволновались, напирая на стоявшую в оцеплении милицию. Напор нарастал и усиливался. Стражам порядка, чтобы сдержать толпу, пришлось, естественно, применить силу. И искра вспыхнула... Справедливости ради стоит сказать, что первым в воздухе просвистело все-таки "оружие пролетариата", а уж затем в ход пошло разом все, что относится к экипировке и атрибутике русской народной забавы под названием "рукопашный бой", имееющей обыкновение плавно перетекать в процесс, метко охарактиризованный еще А. С. Пушкиным, как "бессмысленный, беспощадный" и пр. Одним словом, спустя час с небольшим, в стационарах Белоярска, что называется, "на лицах" проявилась стойкая тенденция к перевыполнению плана по койко-дням. А "скорые" все подвозили и подвозили пострадавших...
К четырем часам дня подуставший в кулачных боях народ обуяла жажда и на горотдел незамедлительно рухнул обвал звонков о начале погромов в вино-водочных магазинах. Пил народ с огромным воодушевлением, по накалу и страстям намного превосходившим тот, с которым раз в четыре года встречались и в последующем претворялись в жизнь решения очередного съезда партии. "Приняв на грудь", народ на неопределенное время сосредоточился и задумался. В его загадочной душе, как не раз уже бывало, всколыхнулись единство и борьба противоположностей, верной дорогой приведшие к другой русской забаве, с традиционными на протяжении многих веков вопросами: "Что делить?" и "Кого бить?". Вообщем, в Белоярске "процесс пошел"!
... Иволгин не успел войти в кабинет, как на пороге возник возбужденный Приходько.
– Петр Андреевич, взяли!
– радостно гаркнул он, поправляя сползшую со лба повязку и непроизвольно при этом морщась.
– Игорь, ты почему не в больнице?
– строго посмотрел на него майор.
– Петр Андреевич, - не унимался тот, - да успею я еще належаться! Взяли их, слышите, взяли!
Иволгин недовольно покачал головой, но, махнув рукой, произнес:
– Ладно, потом выбью тебе отгулы у Завьялова... Где там эта банда?
– Выгружаются, сейчас здесь будут. Знаете, кто у них за главного? Лопатник!
– Лукиновский приближенный?
– не мог скрыть своего удивления майор. Значит, это они раздухарились? Ну-ну...
– протянул он тоном, не сулящим ничего хорошего.
– Давай его первым.
Приходько мгновенно ретировался. Едва он вышел, как дверь вновь открылась и в кабинет вошел усталый Добровольский. Он попытался улыбнуться:
– Разрешите, ваше благородие, Госпожа удача?
– На лирику потянуло?
– буркнул майор.
– Присаживайся.
– Заметив ссадины на лице, уже мягче поинтересовался: - Как здоровье?
В глазах Добровольского мелькнули веселые искорки, но он на манер салонной бырышни кротко потупил взор, скороговоркой заметив:
– Гемоглобин - сто тридцать, давление - сто двадцать на восемьдесят, в моче сахара нет. Предлежание - головное и вообще: беременность протекает нормально.
– Да-а...
– сочувственно протянул Иволгин, - не слабо, видать, "гегемон" к твоей башке приложился.
Алексей рассмеялся, готовый ответить на колкость, но в кабинет Иволгина ввалилась целая делегация из оперативников, омоновцев и задержанного. Последний, здоровый и плечистый парень лет двадцати двух-трех, еще пытался сохранить марку и держаться с вызовом. Правда, попытка эта ему давалась с трудом, учитывая свежий, во всю левую скулу и закрывший глаз, кровоподтек.