Джунгли
Шрифт:
— Да, — сказал Юргис, — так все думают. Поэтому люди и едут в город, а когда им приходится попрошайничать или красть, чтобы не подохнуть с голоду, тогда их спрашивают, почему они не идут в деревню, где не хватает рабочих рук!
Фермер задумался.
— А что будет, когда у вас выйдут все деньги? — спросил он, наконец. — Ведь тогда вам волей-неволей придется искать работу?
— Когда до этого дойдет, тогда и увидим, — отрезал Юргис.
Он хорошо выспался в сарае, а потом сытно позавтракал кофе с хлебом, овсянкой и вишневым компотом. Фермер, на которого аргументы Юргиса произвели впечатление, взял с него за еду только пятнадцать центов. Затем Юргис простился и пошел своей дорогой.
Так Юргис начал жизнь бродяги. К нему редко относились столь доброжелательно, как тот фермер, у которого он ночевал в первый раз, и постепенно
Пришло время малины, потом черники, и Юргис мог экономить деньги. Во фруктовых садах поспели яблоки, а в огородах картофель; Юргис научился запоминать по дороге такие места и, когда становилось темно, возвращался и набивал полные карманы. Дважды ему удавалось поймать курицу, и он устраивал настоящий пир, один раз в заброшенном сарае, а другой — на пустынном берегу речки. Когда поживиться было нечем, он понемногу тратил деньги. Это его не пугало, так как он видел, что может подзаработать в любое время. Поколов полчаса дрова, он зарабатывал себе обед, и, посмотрев, как он работает, фермер часто начинал уговаривать его остаться.
Но Юргис не оставался. Он был теперь свободным человеком, вольным бродягой. В его крови проснулась древняя жажда скитаний, радость ничем не связанной жизни, радость искания и беспредельных надежд. У него бывали свои неудачи и затруднения, но по крайней мере его всегда ожидало что-нибудь повое. Как чудесно было для человека, годами прикованного к одному месту и не видевшего ничего, кроме унылого ряда лачуг и фабрик, очутиться вдруг под открытым небом и видеть каждый час новые картины природы, новые места и новых людей! Как чудесно было для человека, вся жизнь которого сводилась к повторению изо дня в день одних и тех же действий и который так уставал от них, что у него оставалось только одно желание — лечь и спать до следующего дня, стать теперь хозяином самому себе, работать как и когда ему нравится и ежечасно встречать новое приключение!
Теперь к нему вернулось здоровье, энергия его юности, радость и сила, которые он оплакал и забыл! Они вернулись к нему внезапно, ошеломляя и пугая. Словно возвратилось детство, смеющееся и манящее! Еды у него было вдоволь, он жил на свежем воздухе, двигался сколько хотел и, проснувшись, пускался в дорогу, не зная, что делать с избытком энергии, расправляя мускулы, хохоча, напевая вновь приходившие на память песни родины. Иногда он, против воли, думал о маленьком Антанасе. Никогда больше он не увидит его, никогда больше не услышит его звонкого голоска. В такие минуты в душе Юргиса поднималась глухая боль. Иногда по ночам ему снилась Онна, он просыпался, протягивал к ней руки и горько плакал. Но утром он вставал, встряхивался и шагал снова, готовый вступить в борьбу с целым светом.
Никогда Юргис не спрашивал, где он находится и куда ведет дорога. Он знал, что для него хватит простора и что до края земли ему все равно не дойти. Конечно, он всегда мог найти себе компанию — куда бы он ни приходил, везде были люди, жившие точно так же, как он, и охотно принимавшие его в свою среду. Он был новичком в профессии бродяги, но им был чужд кастовый дух, и они охотно учили Юргиса всем своим ухищрениям — объясняли ему, от каких городов и деревень следует держаться подальше, как читать тайные знаки на заборах, когда просить и когда воровать и как делать то и другое. Они смеялись над тем, что он за все расплачивается деньгами или работой, тогда как они сами получали все даром. Иногда Юргис жил с ними в лесных чащах, делая по ночам вылазки в окрестные селения за продовольствием. Бывало, что кто-нибудь из этих людей чувствовал к Юргису особенную симпатию, и они неделю бродили вдвоем, рассказывая друг другу о себе.
Многие из этих профессиональных бродяг были бездомны и беспутны всю жизнь. Но подавляющее большинство их было раньше рабочими, вытерпевшими, подобно Юргису, продолжительную борьбу, но понявшими, что им не победить, и отказавшимися от напрасных усилий. Впоследствии он встретился еще с одним сортом людей — с теми, из чьих рядов набирались бродяги, с людьми, тоже бездомными
Очутившись в конце июля в Миссури, Юргис принял участие в уборке хлеба. Люди, три пли четыре месяца обрабатывавшие поля, могли потерять теперь весь урожай, если бы им не удалось найти недели на две помощников. Во всем штате чувствовался острый недостаток рабочих рук, агентства по найму развивали бешеную деятельность, из городов выкачивали всю свободную рабочую силу. Привозили даже целые вагоны студентов. Обезумевшие фермеры останавливали поезда и буквально силой уводили пассажиров к себе на работу. Нельзя сказать, чтобы они плохо платили своим батракам, — всякий мог ежедневно заработать полный стол и два доллара впридачу, а более расторопные получали по два с половиной и даже по три доллара.
Лихорадка сбора урожая носилась в воздухе, и, раз попав в этот район, не заразиться ею было невозможно. Юргис нанялся вместе с целой артелью и две недели работал от зари до зари — по восемнадцати часов в день. После этого он получил на руки сумму, которая в прежние бедственные дни была бы для него целым состоянием. Но что было делать ему с этими деньгами теперь? Конечно, он мог бы положить их в банк и при благоприятных обстоятельствах со временем взять обратно, когда возникнет надобность. Но Юргис был теперь только бездомным бродягой, и что знал он о банках, чеках и аккредитивах? Если бы он стал носить деньги с собой, в конце концов его, несомненно, ограбили бы. Что же ему оставалось, как не повеселиться на них? В один субботний вечер он отправился с товарищами в город. Шел дождь, и, не имея другого пристанища, Юргис зашел в пивную. Там нашлись люди, угостившие его, потом ему пришлось угощать других; было много смеха, песен и прибауток. Потом из глубины комнаты Юргису улыбнулось краснощекое и веселое женское лицо, и сердце его бешено заколотилось. Он кивнул девушке, она подсела к нему, и они выпили вдвоем, а потом он поднялся к ней в комнату, и дикий зверь проснулся в нем и зарычал, как рычал в дебрях до начала времен. Потом он вспомнил прошлое, устыдился и был рад, когда к ним присоединилась остальная компания. Опять пошло пьянство, и ночь прошла в диком кутеже и разгуле. В арьергарде резервной армии труда шла другая армия — армия женщин, по тем же суровым законам жизни боровшихся за существование. Богатые люди ищут удовольствий, и этим женщинам живется легко и привольно, пока они молоды и красивы. А позже, когда их вытесняют другие, более молодые и более красивые, они отправляются по следам армии рабочих. Иногда они приходят сами и делятся своим заработком с трактирщиком; иногда же их вербуют особые агентства, так же как и армию труда. Во время урожая они скопляются в городах, зимою держатся около лагерей дровосеков. Там, где расквартирован какой-нибудь полк, где прокладывают железную дорогу или роют канал, эти женщины тут как тут. Они рассеиваются по баракам и пивным, снимают комнаты, иногда по восемь — десять душ вместе.
Утром у Юргиса не осталось ни гроша, и он снова отправился бродяжничать. У него трещала голова, он был недоволен собой, но, согласно своему новому взгляду на жизнь, не позволил себе жалеть о случившемся. Он свалял дурака, но теперь все равно ничего не поправить. Зато это послужит уроком на будущее. Он шел вперед, пока движение и свежий воздух не прогнали головной боли и не вернули ему его силу и жизнерадостность. Так бывало всякий раз, потому что Юргис сохранял еще всю свою непосредственность и не научился смотреть на удовольствия с деловой точки зрения. Должно было пройти много времени, прежде чем он уподобился бы большинству других бродяг, которые скитались до тех пор, пока ими не овладевала тоска по женщинам и алкоголю, а тогда они нанимались к кому-нибудь, бросая работу в тот день, когда скапливали достаточно денег, чтобы отвести душу.