Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2
Шрифт:
– Что случилось? – спросила она, с ужасом глядя на то, как Жан развалился на софе, чтобы прийти в себя от раздражения, а маршал даже не притронулся к ее руке.
– Дело в том.., в том., черт подери! Дело в том, что Шуазель остался на своем месте.
– Как?!
– Да, и сидит на нем тверже, чем когда бы то ни было, тысяча чертей!
– Что вы хотите этим сказать?
– Граф Дю Барри прав, – подтвердил Ришелье, – герцог де Шуазель силен, как никогда!
Графиня выхватила спрятанную на груди записку короля.
– А это что? – с улыбкой спросила она.
– Вы хорошо прочитали, графиня? – спросил маршал.
– Но.., я умею читать, – отвечала графиня.
– В этом я не сомневаюсь, однако позвольте мне тоже взглянуть…
– Ну разумеется! Читайте!
Герцог взял бумагу, развернул ее и медленно прочел:
«Завтра я поблагодарю де Шуазеля за его услуги. Можете в этом не сомневаться.
Людовик».
– Ведь все ясно, не правда ли? – спросила графиня.
– Яснее быть не может, – поморщившись, отвечал маршал.
– Ну так что же? – спросил Жан.
– Да ничего особенного: победа ожидает нас завтра, ничто еще не потеряно.
– Как завтра? Но король написал это вчера. Значит «завтра» – это сегодня.
– Прошу прощения, сударыня, – заметил герцог, – так как письмо не датировано, «завтра» навсегда останется днем, следующим за тем, в который вы пожелаете увидеть свержение де Шуазеля. На улице Гранж-Бательер, в ста шагах от моего дома, есть кабаре, а на нем – вывеска, на которой красными буквами написано: «У нас будут отпускать в кредит завтра». «Завтра» – значит «никогда».
– Король над нами посмеялся! – воскликнул разгневанный Жан.
– Этого не может быть, – прошептала ошеломленная графиня, – не может быть: такое мошенничество недостойно…
– Ах, графиня, его величество – любитель пошутить! – сказал Ришелье.
– Герцог мне за это заплатит, – продолжала графиня в приступе ярости.
– Не стоит за это сердиться на короля, графиня, не следует обвинять его величество в подлоге или в надувательстве, нет, король исполнил, что обещал.
– Что за чепуха! – обронил Жан, удивленно пожав плечами.
– Что обещал? – вскричала графиня. – Поблагодарить Шуазеля?
– Вот именно, графиня. Я сам слышал, как его величество благодарил герцога за услуги. Знаете, ведь это можно понять по-разному: в дипломатии каждый понимает так, как ему нравится. Вы поняли так, а король – иначе. Таким образом, даже «завтра» уже не вызывает споров; по-вашему, именно сегодня король должен был выполнить свое обещание: он его выполнил. Я сам слышал, как он благодарил де Шуазеля.
– Герцог! Мне кажется, сейчас не время шутить.
– Уж не думаете ли вы, графиня, что я шучу? Спросите у графа Жана.
– Нет, черт возьми, нам не до смеха! Нынче утром король обнял Шуазеля, приласкал, угостил его, а сию минуту они вдвоем гуляют под ручку по Трианону.
– Под ручку! – повторила Шон, проскользнув в кабинет и воздев руки к небу, подобно новоявленной отчаявшейся Ниобее.
– Да, меня провели! – проговорила графиня. – Однако мы еще посмотрим… Шон, прикажи расседлать лошадей: я не еду на охоту.
– Прекрасно! – воскликнул Жан.
– Одну минуту! – остановил его Ришелье. – Не надо поспешных решений, не надо капризов… Ах, простите, графиня; я, кажется, позволил себе давать вам советы. Прошу прощения.
– Продолжайте, герцог, не стесняйтесь. Мне кажется, я потеряла голову. Вот что получается: я не хочу заниматься политикой, а когда наконец решаюсь вмешаться, получаю удар по самолюбию. Так что вы говорите?
– Я говорю, что сейчас не время капризничать. Послушайте, графиня: положение трудное. Если король дорожит Шуазелями, если на него оказывает влияние супруга дофина, если он так резко рвет отношения, значит…
– Что «значит»?
– Значит, надо стать еще любезнее, графиня. Я знаю, что это невозможно, однако невозможное становится в нашем положении необходимостью: так сделайте невозможное!
Графиня задумалась.
– Потому что иначе, – продолжал герцог, – король может усвоить немецкие нравы!
– Как бы он не стал добродетельным! – в ужасе вскричал Жан.
– Кто знает, графиня? – вымолвил Ришелье. – Новое всегда так притягательно!
– Ну, в это я не верю! – возразила графиня, отказываясь понимать герцога.
– Случались на свете вещи и более невероятные, графиня; недаром существует выражение: волк в овечьей шкуре… Одним словом, не надо капризничать.
– Не следовало бы, – поддакнул Жан.
– Но я задыхаюсь от гнева!
– Еще бы, черт побери! Задыхайтесь, графиня, но так, чтобы король, а вместе с ним и господин де Шуазель ничего не заметили. Задыхайтесь, когда вы с нами, но дышите, когда вас видят они!
– И мне следует ехать на охоту?
– Это было бы весьма кстати!
– А вы, герцог?
– Если бы мне пришлось бежать за охотой на четвереньках, я бы и то за ней последовал.
– Тогда в моей карете! – вскричала графиня, чтобы посмотреть, какое выражение лица будет у ее союзника.
– Графиня, – отвечал герцог с жеманством, скрывавшим его досаду, – эта честь для меня столь велика, что…
– Что вы отказываетесь, не так ли?
– Боже сохрани!
– Будьте осторожны: вы бросаете на себя тень.
– Мне бы этого не хотелось.
– Он сознался. Он имеет смелость в этом сознаться! – вскричала Дю Барри.