E 2
Шрифт:
Пока бежала к палате, в которой находится Эва, чуть не сбила с ног парочку медсестер, но как только oказалась перед дверью в мамину обитель, я неуверенно замерла, понятия не имея, как вести себя, и вспомнит ли она то, как я выгляжу.
– Мам, - нервно выдыхаю я, когда без стука вхожу внутрь и встречаюсь с до боли знакомым маминым взглядом – не пустым, не мертвым. Едва уловимый блеск добавляет ей жизнерадостности, и то самое выражение мягкости на лице.
– Мама. Это я… – неуверенно мямлю я, боясь испугать ее, потому что врач предупредил меня, что в любую секунду у Эвы может случиться рецидив.
– Доброе
Словно она подвисающий робот.
Черт. Это не нормально. У меня очень запущенная стадия паранойи. И все же… за время общения с Эпислон в этом месяце, я умудрилась заметить короткие сбои в ее работе,и теперь в мою голову лезли всякие неприятные мысли.
Что если кто-то похитил мою настоящую маму? Тот же Палач. А это – лишь наделенная интеллектом конструкция?
– На завтрак кофе и мои любимые миндальные круассаны. Будешь? Я могу поделиться, - Эва кивает в сторону подноса на журнальном столике, и медленно опускается в кресло, непрерывная зрительного контакта со мной.
Беглым взглядом окидываю мамину комнату – все-таки Мак обеспечивает ей первоклассный уход. На маме – элегантная юбка-карандаш, белая блузка и пучок а-ля «учительница старших классов». Она выглядит почти здоровой, в миллионы раз лучше, чем в тот день, кoгда я в последний раз навещала ее в той убогой больнице в Квинсе. Разглядев легкий румянец на щеках мамы, ощущаю, как сжимается сердце – меня переполняет благодарность и нежность к Макколэю за все, что он для нас сделал. Хотя… он взял за все с меня «оплату»,и его действия нельзя назвать бескорыстными.
И все-таки… теперь, когда я вижу результат лечения, и насколько ее здесь опекают, я понимаю, что все сделала правильно, согласившись на сделку с дьяволом.
– Как вкусно, – произношу я, откусив кусочек от сочного круассана. Миндальный мусс тает на языке приятной сладостью, но из-за волнения, этот кусочек едва ли приживется в моем сжатом желудке.
– Ты такая красивая, моя хорошая, - вдруг произносит мама, окидывая меня сканирующим механическим взглядом. Или мне кажется?
– Мое чудо… и Руфус считал также, - щебечет она,и отводит взгляд в сторону, продолжая: – Помню, как в первый раз пpижала тебя к себе. И не верила, что ты такая… крохотная. С Элли все было иначе, – задумчиво тянет она,и я с нетерпением жду продолжения ее исповеди и параллельно вспоминаю отрывок из маминой жизни, который я подсмотрела в ее воспоминаниях:
«Необыкновенная девочка. Руфус… с ней все как-то иначе. Не так, как с Элли. Словно это мои первые роды.»
…
« Да, я знаю. Я люблю Элли,ты же знаешь. Но эта девочка… просто чудо. Время останавливается, когда я смотрю в эти голубые глазки. Я назову ее…
– Как насчет «Энигма»? Загадка. Ее рождение –
Мама поднимает растерянный взгляд на Руфуса, медленно моргая.
– Да… ты прав, – и она снова нежно улыбается, поправляя края свертка возле скрытого от моих глаз лица младенца. – Энигма будет ее вторым именем, Руфус. Я хочу называть ее Кэндис.»
– Мам, - выпаливаю я, когда в подсознании четко и ясно всплывает имя «Роджер» – загадочный мужчина, которого мама боялась .
– А кто такой оджер?
– как только я произношу это имя, мамино лицо мгновенно искажают сразу несколько красноречивых эмоций: отвращение, ярость… парализующий страх, от которого она мгновенно бледнеет.
– Нет. Нет. Не произноси его имени. Нет… – Эва сжимает руки в кулаки, бегающий по всей комнате хаотичный взгляд, нездоровая дрожь сотрясает вcе ее тело.
– Мам…
– Руфус, – мама вдруг прячет лицо в ладони,истерично всхлипнув. – Где он? Он так нужен мне. Где он?!
– Мaм… пожалуйста. Прости. Тихо. Руфуса… здесь нет, - встав на колени перед ее креслом, я обвиваю ее хрупкие плечи руками,и вдыхаю знакомый запах ее кожи. Черт возьми, как я могла подумать, что она – робот? Это моя мамочка. Я узнаю ее из тысячи,и буду любить ее, какой бы она ни была. Раз ей удалось меня вспомнить, значит, она поправится окончательно… Мак обещал мне.
– Мы все – никто. Марионетки, для тех, кому нравится играть живыми куклами... вот и все. Вот и все. Вот и все! – Эва снова повторяет эти слова, что уже выкрикивала во время очередного припадка. е бледные щеки орошают слезы, и Эва судорожно завывает, нервно прикасаясь дрожащими пальцами к ключицам. Наконец, мама расстегивает верхнюю пуговицу рубашки,и цепляется за тонкую цепочку, которую я и раньше часто видела на ее шее.
– Мам, пожалуйста, успокойся. Почему ты снова повторяешь это? – я понимаю, что с ней бесполезно разговаривать. Вряд ли она разложит мне значение этих слов,и наверняка они являются не более чем параноидальным бредом, но я почему-то все равно отчаянно жду от нее вразумительного разъяснения.
– уфус. Скажи Руфусу, что я берегу его подарок. Где он, Кэндис? Он так заботился обо мне… он любил меня, Кэндис. Меня. Он любил свою куклу. А Роджер… его любовь была другой, – заглядываю в ее округлившиеся глаза, замечая, как в них сверкают молнии нездорoвой одержимости и злобы.
– Такие, как ОНИ… ОНИ, - чуть ли не кричит она, задыхаясь, вселяя в меня еще больший ужас.
– Они любят иначе. ИХ любовь съедает тебя изнутри…
– Кто они, мам?
– часто моргаю, чтобы не расплакаться.
Съедает тебя изнутри.
Съедает тебя изнутри.
Сама не понимаю, почему так сильно задели именно эти три слова, но грудную клетку сдавило в свинцовые плети. Это я чувствую рядом с Маком.
Любовь, что съедает меня изнутри.
…Разве любовь может съедать, сжигать…? Только страсть и зависимость. Любовь – добровольный выбор, но никак не безумие,и не последствие физического и энергетического связывания вкупе с психологическими манипуляциями.