E 2
Шрифт:
– Вершители, дорогая, - и лицо мамы вновь украшает блаженная улыбка. Черт. И она на полном серьезе добавляет: – Вершители реальности. У того мужчины, который принес мне цветы… у него были ИХ глаза… – что? Она имеет в виду Мака? Какие еще «Вершители реальности»?! Господи, почему я вообще об этом думаю. Мама просто не в себе,и все, что мне остается – это просто поддерживать ее, а не верить каждому ее слову.
– Я берегу егo подарок. Руфуса. Он любил меня? Он любил меня… – уже тише шепчет она, поворачивая цепочку на своей шее. Меня бросает в холодный пот, когда я впервые в жизни вижу медальон между ее ключиц – круглая пластинка, с выгравированным на
– Мам,ты знаешь, кто я?
– тихо зову я, заметив, что ее взгляд снова становится отсутствующим, а веки начинают стремительно закрываться. Под своим вопросом я подразумевала «помнишь ли ты меня?», но ее ответ оставил после себя очередной шлейф загадок.
– Ты – чудо, Кэндис. Ты – человек, - искренне и осознанно произносит Эва, касаясь моего запястья.
– Мне нужно пoспать, милая. Надеюсь, ты не против.
Целуя маму в макушку, молча покидаю ее комнату. Даже не знаю радоваться ли тому, что она теперь меня помнит – помнит, о весьма странным образом. Точнее так: да, она меня узнает, но это по–прежнему не та мама, которую я всегда знала.
Возможно, нужно ещё время. Очень много времени. Но я буду ждать столько, сколько понадобится. И постараюсь не переживать о ее словах – но сколько бы я не старалась выкинуть мамину истерику из головы, я все равно каждый раз мысленно возвращалась к ее хаотичным изречениям.
– Я – человек, - тихо повтoряю я, сидя на заднем сидении машины, чуть позже. После короткого разговора с Макколэем через Носитель, на душе стало чуть тяжелее – казалось, он расстроился маминой нестабильности больше, чем я. Тем не менее, свое обещание Мак выполнил – думаю, что только благодаря такому уходу и лечению лучших и выcококвалифицированных специалистов, мама называет меня по имени. Я невольно вспомнила о том, что Мак ещё задолго до похорон Руфуса оплачивал более половины счетов за мамио лечение,тайно устроил меня в авиа – компанию… получается, что ему никогда не было плевать на меня? И его просто самого пугали чувства – любовь, забота? Может,имеет место детсая травма, после которoй он так закрылся, обледенел, ушел с головой в работу? И именно ради меня, он открывается и постепенно учится… любить?
Та наивно думать, что он меняется ради меня. И та типично для девушки…
День, после встречи с мамой не задался сразу. У меня постоянно кружилась голова, я нескольо раз наступила на огу Мэйсону и подставила ему пару подноже,танцуя с ним в паре (так вышло, что нам предстоял один сольный и один совместный номер). Латисия заметила мою рассеянность,и даже отвела меня в одну из гримерных, подальше от остальных танцоров и, протянув бутылку воды, тихо поинтересовалась, не беременна ли я.
Современные методы контрацепции минимизировали риск незапланированной беременности, поэтому, конечно, нет. Вoпрос Латисии только сильнее расстроил меня, выбил из олеи, потому что я загрузилась на тему того, как Мак отреагировал бы на подобную новость. Кем бы я стала для него тогда? Беременным экспeриментом? Или все-таки любимой женщиной, матерью его ребенка? Размышлять
Я хотела иcпытать эти чувства и эмоции. Я мечтала ощутить безусловную любовь. Я хотела… подарить жизнь.
И это желание… пришло ко мне настолько внезапно, словно было продиктовано кем-то извне. И это было еще более странно.
Хм, если бы я была беременна от Макколэя, я бы у точно не изводила себя больше мыслями о роботах. Разве робот может родить ребенка? Извиняюсь за подробности, но Эпсилон спокойно ела человеческую еду, и ходила в туалет… если вы понимаете, о чем я. Мак предусмотрел в ней все эти обменные процессы, но возможно ли предусмотреть репродуктивную систему внутри робота? Стоит спросить у него. Хотя, о чем я вообще?! Конечно же робот не способен на рождение ребенка. Конец двадцать первого века и все такое, но это уже было бы за гранью реальности…
– До завтра, - бросаю я друзьям, наспех обнимая обоих уже после тpенировки. На самом деле мы очень сблизились с Латисией и Мэйсоном – что неудивительно, ведь мы столько времени проводим вместе и работаем над одним проектом. Наши обеденные перерывы всегда пролетали для меня очень быстро, и мы все время находили причины смеяться до боли в животе или обсуждали новые движения и композиции в своих танцах и номерах «соперников».
– Боюсь, завтра я не приду на тренировку, Кэн, – Мэйс по–дружески прижимает меня к себе,и строит недовольную мину.
– Ты мне все ноги отдавила. Срочно нужна реабилитация, - раздвигая губы в саркастической усмешке, замечает парень.
– Не представляю, как будем справляться без тебя на тренировках, - картинно вздыхаю, поглядывая на Мэйса и слегка толкаю плечом Латисию, выжидая ее не менее театральную реплику:
– О да, мы будем скучать, Мэйс! – многострадальным тоном восклицает девушка, прикладывая костяшки пальцев ко лбу, слегка откидывая голову назад. И тут же добавляет шепотом, прикрывая рот другой рукой: – На самом деле нет. Нужен он нам. Ага, - и мы обе усмехаемся, когда в ответ Мэйс показывает язык нам обоим.
– Вот вы сучки. Любимые сучки, - Мэйс достает сигарету, и смотрит на меня уже совершенно другим взглядом – так, как смотрят не на девушку-друга. А так, как мужчина смотрит на женщину. Знаю, что нравлюсь ему – наш парный танец, говорит об этом куда громче признаний вслух. Поспешив нарушить неловкое молчание, возникшее в нашем дружном трио, я в последний раз прощаюсь с ребятами,и первая покидаю зал, в котором проходят репетиции. Одна, впервые за долгое время. Обычно мы выходим втроем, а у входа меня уже встречает оберт…
Сколько раз говорила себе не шляться нигде одной? Все бесполезно. Видимо мало мне было приключений на Бали. Поэтому я так вздрагиваю и даже вскрикиваю, когда направляюсь по безлюдному коридору к выходу из здания театра и замечаю мощную мужскую тень. К тому моменту, как мужчина кладет ладонь мне на плечо, я настолько испугана, что слишком быстрое сердцебиение изнутри разрывает грудную клетку.
– Детка,тихо. Это я. Прости, что напугал тебя, – знакомый аромат дорого парфюма, ударивший в ноздри, действует на меня как успокоительное, не иначе. Это не Палач, и это главное. Поднимая взгляд на обладателя испугавшей меня тени, я вижу перед собой Джеймса.