Эдатрон. Том I
Шрифт:
Лапник был мягким, от костра пыхало теплом, стража на месте, так что выспаться удалось со всем удовольствием. Проснулся, когда день уже склонился к завершению. Умылся снегом, отчего прошли последние остатки сна. Проверил, как там соседка. Росомаха только повернулась на другой бок, видно рана уже не так ее беспокоила, но с места не сдвинулась. Мяса возле нее еще было достаточно. Делать было нечего, поэтому он опять занялся тренировками. Он и сам заметил, что эти занятия уже стали необходимой потребностью для его организма и это радовало его безмерно. Тело уже само требовало физической нагрузки и если не получало ежедневной порции, то он весь последующий день чувствовал какое-то ощущение неудовлетворенности и раздражения. И если в той жизни он только мечтал, что вот если бы, да кабы, то в этой ипостаси, сохранив все теоретические знания и получив бездну времени, он занялся этим с пугающей его самого исступленностью. Но, впрочем, его это не напрягало, все, что бог не делает – все к лучшему. Он не забывал о том, что он теперь в средневековье и возможность стать рабом никуда не делась. При условии, если он
Отзанимавшись с немалым удовольствием, которое с недавних пор стал получать от физических упражнений, утерся снегом, не забыв отметить, что пора бы как-нибудь организовать помывку. Полежал, отдыхая, и затем принялся за приготовление ужина, который опять состоял из куска мяса. Честно говоря, жаренная на углях оленина уже стала ему надоедать, хотелось супчика с куском хлеба, но до ближайшего места, где можно было разжиться кастрюлей, надо было прежде добраться до своего жилища. Там-то ждал на печке своего хозяина кривобокий горшок, а хлеб… А хлеб вообще был мечтой пока недостижимой. Так что в подступавшей со всех сторон темноте поужинал очередным хорошо поджаренным куском оленины, отнес росомахе порцию, все равно для него мяса было много и все было не утащить, ну и для того, чтобы не забывала о его существованье, так как волчатиной она была завалена еще дня на три, разжег одну нодью и улегся на лапник.
Ночка выдалась ясной и немного морозной и поначалу обстановка вокруг его стоянки казалась мирной и спокойной. Но то, что произошло потом, когда глаза его уже слипались, он понял, что как же хорошо, что он выспался днем, так как ночка выдалась еще та. Не успела вокруг деревьев сгуститься тьма, как между стволов замелькали парные светлячки чьих-то глаз. Их было не то, чтобы много, но где-то штук пять или шесть пар мальчишка насчитал. Зрачки, в которых отражался огонь двух костров, мелькали на высоте с рост взрослой собаки и с невероятной быстротой. Самих зверей он разглядеть не мог, но несомненно это были не мирные вегетарианцы, а ночные хищники-падальщики, может лисы, может какие-нибудь дикие собаки, так хорошо местную фауну он еще не знал, пришедшие на запах крови. Мальчишка, еще удивлялся, что они не заявились вчера. Причем он их даже не услышал, а насторожило его тихое, но грозное рычание соседки. Уж кто-кто, а она-то знала местную живность, как облупленную.
Сердце на какой-то миг остановилось, а потом забилось с удвоенной скоростью и силой. Как-то в последнее время он уже позабыл о тех опасениях, которые обуревали его в начале его робинзонады. Расслабился от тихой и спокойной жизни. И сейчас от появления неожиданной опасности растерялся, поочередно хватая то лук со стрелами, то копье, то выдергивая из ножен свой нож-переросток. Паника все нарастала и не известно, чем бы кончились его беспорядочные и бесцельные метания, если бы на открытое место перед нодьей не вышло вживую то самое воплощение его ночных кошмаров и не издало угрожающее рычание. То, что вызывало у мальчишки ужас, пока оно скрывалось в безвестности за ночной пеленой, оказалось самой обыкновенной собакой, причем не самой большой. Он бы назвал это существо шакалом, но, насколько он помнил, в тайге шакалы не водились. Но видимо тут, в этом мире, они, или подобные им, как-то нашли свою нишу и в лесных условиях.
Большеухий, головастый, с непропорционально маленьким, но жилистым и поджарым, телом, поросшим рыжевато-коричневой шерстью, падальщик стоял в мигающем свете огня и рычал, пугая, но явно неуверенный в своих силах. Все-таки мальчишка был повыше и, благодаря одежде, казался мощнее, чем на самом деле. Так что этот таежный падальщик не знал, чего ожидать от этого странного двуногого существа, поэтому стоял на границе светового круга, отбрасываемого нодьей, и рычал, показывая внушительный набор клыков. Как ни странно, когда мальчишка увидел врага, на него вдруг снизошло спокойствие и на смену растерянности и страху вдруг явилась злость. Как ни странно, но сейчас он понимал росомаху, да и чувства собственности, оставшиеся еще от прежней жизни, никуда не делись, а наоборот ожили с неведомой силой. Мое должно быть моим и точка, и неважно, о чем идет речь, о конкурирующем заводе или о трех шкурах. И вот эта помесь лисы и шакала смеет разевать свою вонючую пасть на его добычу? Видно он мало знакомо с человеком и с огнем в его руках, ну так сейчас самое время для более близкого знакомства. Мальчишка прекратил суетиться и не отрывая глаз от зверя, потянулся к костру. До шакала еще не дошло, или он просто не знал, чем может кончиться для него это движение, поэтому даже с некоторым любопытством, склонив голову набок, как делают некоторые собака, когда им интересно, наблюдал за этой двуногой смешной жертвой. Казалось все вокруг замерло в ожидании чего-то непонятного, а затем вдруг завертелось в быстром круговороте смены событий.
От места, где базировалась росомаха с кучей мяса раздался звук, похожий на тявканье, глухое рычание и затем по небольшой поляне разнесся тоскливый визг, полный боли и неизбывного ужаса. Там пять или шесть собакообразных кружили вокруг неподвижно замершей росомахи и, пока одни отвлекали ее спереди, пара лохматых разбойников подбиралась к ней сзади. Она же, будто их и не замечая, только беззвучно скалила клыки, сама, оставаясь неподвижной. Видно рана, нанесенная волками, давала о себе знать, и ей было больно шевелиться, но глаза ее и подвижный нос тщательно отслеживали обстановку. Передние нападающие поняли, что с ней что-то не так и обнаглели, подскакивая к ней короткими рывками и тут же отбегая. Отвлекали, видно было, что они привыкли работать в стае. Для них это было рутиной, и они привычно делали свою работу, не очень-то и стараясь. И вдруг росомаха, которую мальчишка считал до сих пор обездвиженной, молниеносно ринулась в атаку, причем на тех, которые подкрадывались сзади и никак не ожидали нападения, и в неуловимом движении, в своей излюбленной манере вцепилась в морду самой нахальной шавки, приблизившейся на опасное расстояние и сразу же отпрянула назад. Мельком кинув взгляд в их сторону, мальчишка понял, что как минимум один из напавших на них хищников осталось без глаз, а затем ему самому стало уже не до них. Дикая собака, которая стояла напротив него, видно решила воспользоваться моментом и пока он, как она посчитала, был отвлечен инцидентом с росомахой, кинулась на него самого. Но он был начеку, и его рука как раз ухватила толстую головню. Летящий в прыжке на мальчишку пес просто не ожидал, что прямо в его широко оскаленную пасть уткнется ярко горящая головня. Ни отвернуть в сторону, ни остановиться в полете он уже просто не мог, а мальчишка, удерживая из-за всех сил сук с повисшим на нем телом, еще и провернул горящую деревяшку прямо в горле своей жертвы. Наверно еще никогда этот зверь не чувствовал такого быстрого превращения из охотника в дичь. Из-за деревяшки в своем горле, впрочем, сразу потухшей, но еще очень даже дымящейся, он не то, что зарычать, даже заскулить толком не мог. В панике, полу-ослепший от ткнутого прямо в оскаленную пасть огня, с обгоревшей мордой, он, вместе с торчащей между челюстей дымящейся головешкой, вывернулся из слабых рук противника и с безумным хрипом понесся прочь. Мальчишка был уверен, что из-за сильной и неожиданной боли зверь даже не видел куда бежит, так как он тут же с разбега головой уткнулся в бок своего товарища, который никак не ожидал от него такой подлости и потому вовремя не отскочил в сторону. Тот взвизгнул от неожиданности, заражаясь паникой и кинулся в бега. А кто бы не кинулся, когда тебе в бок изо всех сил тыкается вроде бы старый знакомый, но с куском чего-то непонятного в пасти, из которой, вдобавок ко всему, идет дым и летят искры, а сам он издает какие-то непонятные панические хрипы? Уж точно такой картины этот шакал еще не видел. Тем более что из-за невысокой стены огня выскочил этот, поначалу казавшийся смешным и безобидным, двуногий и с дикими криками и свистом стала кидаться в стаю огненными головнями. Они летели, крутясь в воздухе, разбрасывая страшные искры и по-змеиному шипели, когда падали в снег. Пара горящих веток попала по назначению, что не добавила лесной братии бодрости. Оказалось, что попавший в морду или бок огонь – это больно, а если его кусать, то еще больнее.
Вскоре на поляне не осталось ни одной дикой собаки. Росомаха, где стояла, там и завалилась прямо на мягкий снежок. Причем было видно, что она не упала, а именно легла, оберегая свой бок. Мальчишка еще некоторое время поводил злыми глазами по поляне, держа в руках очередную горящую ветку, но противника поблизости не оказалось. Ярость, от которой его прямо-таки распирало, вдруг схлынула и он обессилено опустился на пятую точку, не обращая внимания на то, что росомаха оказалась в шагах трех от него. Впрочем, и она тоже не казалась этим обеспокоенной этим фактом, а старательно вылизывала свой бок.
– Уф, устал как… Я думал – обосрусь от страха. – произнес мальчишка хриплым голосом, обращаясь к ней. – Ох, и соседи тут у тебя.
Росомаха невозмутимо посмотрела на говорящего и, протянув лапу, зацепила когтем кусок мороженной волчатины и, подтянув к себе, начала грызть мороженное мясо. Видно ей было не впервой разбираться со стаей этих таежный гиен. Тут мальчишка, увидев, как внушительные клыки дробят кости, осознал, насколько близко он к ней находится и стараясь не слишком дергаться, стал подниматься.
– Ну ладно, пойду-ка я потихоньку. И это… приятного аппетита. И спокойной ночи. Приятно было поговорить… – неся очередную чепуху, он медленно отходил к горящей нодье. Все. Хватит с него этих лесных страстей. Пора возвращаться к дому. Росомаха-то судя по всему уже оклемалась, вон как вскочила, когда ее прижало. И куда только вся ее немощь делась, притворщица. Да и после такого концерта, который он тут устроил, навряд ли в ближайшее время появится еще кто-нибудь, желающий проверить ее на «слабо». А что она отнюдь не вымирающая от ран, а очень даже наоборот, он уже убедился. Вон мясо какими порциями жрет, проглотка, больные так не жрут, а что же будет, когда она окончательно встанет на ноги? Не хотелось бы тут оказаться, когда она войдет в полную силу. Так что прямо с утра надо собираться, хорошо хоть санки с грузом увязаны, не надо будет долго готовиться к переходу. Наверно от переживаний или интенсивных движений, сдобренных доброй долей нервного напряжения его пробило на голод, а может пример росомахи оказался заразителен, но он со скрипом отрезал очередной большой кусок от замерзшей оленьей грудинки, подсолил и положил его на остатки углей, которые остались от костра. Спалось плохо. Но не от воспоминаний о прошедшей драке, она у него пошла, как проходной эпизод его нынешней жизни, а от того, что маялся желудком от переедания.
Утром подтащил к росомахе все остатки мяса, которых было больше, чем он забирал с собой. Зверюга лежала на здоровом боку и только лениво подняла голову, когда он притащил и плюхнул недалеко от нее первый кусок. Мальчишка вообще подозревал, что она лежит не из-за полученных ран, а из-за лени. А что ей? Мяса валом, чуть ли не с доставкой в постель, охрана в его лице присутствует, отчего бы и не насладиться ничегоделаньем, пока есть такие лохи, как он? Так мальчишка ворчал, пока не перетаскал все мясо. Последним он перекатил мерзлую голову оленя, естественно без рогов. Такую полезную вещь, как рога, он оставить никак не мог. Усевшись на вышеупомянутую голову передохнуть и вытереть трудовой пот, все-таки для мальчишки перетаскать около ста пятидесяти килограмм мороженного мяса – это труд воистину эпический, он не удержался, что не высказать росомахе на прощанье пару слов.