Эдельвейс
Шрифт:
– Я понимаю, шеф, – кивнул Шелленберг.
– Если Канарис узнает, "откуда растут ноги" у этой утечки, а он может узнать, Вальтер, у него не отнять – он истинный мастер своего дела, – Гиммлер говорил быстро и со страстным желанием того, чтобы его речи дошли до самых глубин сознания его собеседника, – если они узнают, кто "слил" русским информацию об операции, которую одобрил и утвердил сам фюрер, то нам несдобровать, а в первую голову несдобровать именно вам, Вальтер!
Шелленберг
Если Канарис узнает, кто погубил его операцию, Гиммлеру придется свалить всю ответственность на исполнителя – то есть на него, на Вальтера Шелленберга, де это его личная инициатива и не более.
Таковы были правила игры.
Живя в лесу не следует обижаться на то, что медведь сильнее волка, а волк сильнее лисицы!
Шелленберг понимал, что в случае удачи, в случае успеха – ему дадут награду…
Гиммлер даст.
А случись у Вальтера прокол, тот же Гиммлер не дрогнув, отдаст Вальтера под суд, первым сфабриковав дело об измене.
Да оно, это дело уже наверняка сфабриковано Мюллером и лежит – ждет своего часа в сейфе У САМОГО или у его первого зама – у венца Кальтенбруннера.
– Канарис никогда не узнает, – сказал Шелленберг, – я позабочусь, чтобы русские были бы уверены в том, что это они сами без посторонней помощи проникли в сокровенные тайны Абвера. И у нас потом будет лишний повод поставить под сомнение компетентность военной разведки. Оставим Канарису пенять на русских, которые якобы попросту переиграли его в искусстве шпионажа.
– Вобщем, я надеюсь на твой профессионализм, Вальтер, – закрыл тему Гиммлер, и усмехнувшись добавил, – а в форме ты бы меньше походил на голливудского еврея, зря все же манкируешь мундиром генерала СС, зря! …
Раю с ее детишками приютила одна черкешенка.
Алия Ахметовна Гозгоева.
Муж Алии воевал в Красной Армии.
Сама Алия работала счетоводом в Тебердинском райпотребсоюзе. Было у нее двое детей – четырнадцатилетний черноглазый пацан по имени Тимур и девочка Эльза двенадцати годков.
Рая не призналась Алие, что Аня и Васечка не ее дети, и что сама она врач из туберкулезного санатория.
Люди боятся этого страшного слова "туберкулез" и здесь их в этом нельзя винить.
Вобщем, соврала, что она обычная отдыхающая из Москвы, которую война застала в Кисловодске, что в Кисловодске у них украли документы и что приходилось так вот и мыкаться до самого прихода немцев – скитаться по домам, перебиваться милостью или случайными заработками если кому уколы нужны или уход за тяжелобольным.
Рая сказала, что сама она – медсестра.
Алия пустила их пожить.
Еда в доме была.
Были и куры, и яйца, и козье молоко.
Рая сразу принялась со рвением работать по хозяйству.
Воду носить из колодца, мыть, чистить, убирать… Даже коз вызвалась пасти.
– А сколько детям твоим лет? – как то вечером спросила Алия.
– Анюте шесть, а Васечке пять, – ответила Рая.
– Сколько ж тебе самой лет то было, когда ты их рожала? – спросила Алия.
– Мне? – переспросила Рая и покраснела, – мне восемнадцать было, я просто моложе своих лет выгляжу, такой у меня типаж.
– А что же Васечка тебя все мамой никак называть не привыкнет? – не унималась Алия.
– Да так уж, – совсем войдя в краску, неопределенно отвечала Рая.
10.
Подмосковное Алабино.
Еще год назад здесь были бои.
Немцы рвались по Киевскому шоссе от Нарофоминска в сторону Апрелевки и Переделкина.
Старый завхоз спортбазы Иван Аполлонович был здесь сразу, как только немцев отогнали. В январе уже нынешнего – сорок второго.
– Морозы, Игорюша, астрашенные стояли, – рассказывал Иван Аполлонович, – и представь себе, едем мы в Нарофоминск на нашей машине на досаафовской, я из кабинки то поглядываю влево-вправо, и знаешь, аж жуть брала! Иногда глядишь, а немцев целая рота сидьмя-сидит – мёртвые заиндивелые. Видать, ночью шли на марше, отступали. На привал сели и все заснули-замерзли до единого.
– А мы их сюда не звали, – заметил Игорь.
– Это точно, – согласился Иван Аполлонович, – мы их не звали окаянных.
Помолчал немного, пожевал беззубым ртом, а потом все же спросил, – а тебе не навредило, Игорюша, что ты с немцами то в тридцать девятом на Кавказе по горкам лазал?
Игорь вздрогнул, поглядел на старого завхоза искоса.
– А ты чего спрашиваешь, Аполлоныч? Или у тебя кто допытывался про меня?
– Да уж было дело, вызывали в эн-ка-вэ-ду, про всех спрашивали, не только про твою душу.
Снова помолчали.
Зябко на спортбазе. Хоть и сентябрь еще только на дворе, а зябко – сыро как то и неуютно. Вот Аполлоныч и печку затопил.
Сидят они теперь – ждут покуда чайник закипит.
– А ты молодцом, Игореша, – начал было подлизываться Аполлоныч, – с медалью вона вернулся, а чё вернулся то? Али по здоровью уже не годен?
– Много будешь знать, – отрезал Игорь, – помрешь не своей смертью.
– Ну ладно, – вздохнул старик и принялся хлопотать с заваркой.
Хитрый Аполлоныч все знал.
Или почти все.
Знал он, что собирают теперь сюда на бывшую базу Цэ-Дэ-Ка (центрального спортивного клуба красной армии) – собирают сюда спортсменов – значкистов Мастер спорта СССР – собирают со всех фронтов.