Эдельвейс
Шрифт:
– Ни звука! – инструктировал Игорь своих скалолазов.
– Обижаешь, начальник, – улыбнулся Бабоа, – когда уже вылезая из передового окопа, Тетов еще раз напомнил о главном условии вылазки.
Не хотел Игорь брать с собо Борзыкина, но внезапно и по необъяснимой причине на включении провинившегося шофера в группу настоял сам Бекетов. Непонятно, чем он там руководствовался, но после индивидуальной беседы, проведенной с Борзыкиным, майор приказал взять шофера на дело. А шофёришка все лыбился и заверял, де он с детства под родным
Формируя порядок движения, Игорь поставил Борзыкина впереди Бабоа. Пусть абхазец приглядит-присмотрит за похотливым шофериком.
Сам же он пошел первым группы.
Потом шли два абхазских скалолаза из Эшеров, потом Борзыкин и Бабоа, потом еще четверо абхазцев из Сухуми и Бабушер и замыкающим группы шел самый сильный из них – сержант Бхуто.
Вообще, лезть на скалу ночью было совершеннейшим безумием.
Но как пелось в песне – безумству храбрых!
Потом, когда все было сделано, и случайно оставшийся в живых командир батареи немецких минометчиков уже объяснялся потом перед командиром боевой группы, штурмовавшей перевал, оправдывался за то, как он пропустил русских альпинистов – в своем докладе майору Опельбауму, капитан Дидерикс так и сказал, – отчаянная выходка безумцев! Кто бы мог подумать, что они имеют психологию самоубийц!?
– Только ни звука, – думал Игорь, каждый раз замирая и прижимаясь грудью и животом к острым камням. Прислушиваясь к звукам осыпающихся под ногами камешков, прыгающих, скачущих, отскакивающих при ударах о карнизы стенки…
И еще думал…
А если сам сорвусь, то тоже ни звука не издам. Буду падать молча. Иначе – позор мне и грош мне цена будет!
Луна, рассеянным светом сквозь тоненькие облачка все же подсвечивала скалы.
Глаза привыкли и порой казалось, что это вовсе не темная абхазская ночь, а некие сумерки, в которых все прекрасно видно…
Главное, чтобы немцам не было видно, – думал про себя Игорь, и все лез и лез дальше и выше. Только замирал порою, прижавшись грудью и животом к острым камням, когда либо ракета немецкая вдруг взлетала, либо камень какой сорвавшись, с сильным стуком начинал скакать – отскакивать, прыгать по стене…
Он лез и лез…
Пальцы в карман с тальком, чтобы не соскальзывали и каждый раз, когда ставил ногу… Да какую там еще ногу! Порою всего краешек носка ботинка всего на сантиметр или на два – цеплялся за выступ в стене… И ни крюка, ни страховки!
Это безумие какое-то. И если он останется жив, то никогда, ни один спортсмен в мирное время не сможет такого повторить! С автоматом за спиной, с четырьмя гранатами, да четырьмя кило тола в рюкзаке…
Боже ты мой! Какие там еще нормы мастера спорта СССР!
Вперед!
Вперед, Игорек!
Орден Боевого Красного Знамени это будет тебе получше, чем значок Мастера Спорта!
На гребень Игорь вышел первым.
Поглядел на часы со светящимся циферблатом.
Они поднимались два с половиною часа.
Луна
Трое не поднялись.
– И не поднимутся, – сказал Бхуто, который шел замыкающим, – герои, они падали без крика, зажав себе рот, закусив руку, я их так научил!
Шофер Борзыкин тоже не поднялся на гребень.
– Неужели я ошибся в нем? – подумал Тетов, но ему некогда было размышлять над обстоятельствами гибели товарищей.
Теперь надо было готовить фугас и кончать с немецкой батареей. …
До рассвета оставалось каких-нибудь полчаса.
Но в сумерках, сверху, с карниза было отлично видно расположение немецкой батареи.
Восемь ста-двадцати миллиметровых миномета GrW-42 на чугунных станинах – ото была страшная разрушительная силища. Бедные несчастные братишки-морпехи! Как же вам досталось от этих чудищ!
В том то и вся хитрость немецкая была – отсюда с закрытой позиции немцы били крутым навесным огнем, а сами оставались невидимыми и неуязвимыми.
Да, только на Игоря оставалась надежда у защитников перевала! Только на него и на его альпинистов-скалолазов.
Еще одного дня обстрела – матросики бы уже не выдержали, это точно! ….
Приготовили два фугаса.
Разделили взрывчатку на две равные доли по четырнадцать кило в каждой.
Вместо детонаторов, решили использовать гранаты.
Один фугас заложили снизу и слева от нависавшей над ущельем скалы, другой немного правее и еще ниже.
– В этой скале все сто тонн будут! – уверенно сказал Бабоа, – я раньше на Военно-Сухумской дороге скалолазом работал, много таких нависающих скал обрушал, так что, не волнуйся, командир, немцев засыплет так, что не откопают своих минометов до самой нашей Победы!
Не верил Игорь в Бога, но вспомнив вдруг бабушку Катю, как она его крестила-перекрещивала каждый раз, когда Игорек в школу убегал, перекрестился украдкой, так чтобы ни Бабоа, ни Бхуто не заметили.
– Давай, – скомандовал он, и Бхуто дернул за шнуры, которые тянулись к заложенным фугасам.
Четыре секунды длились словно вечность.
Неужели не взорвется?
Но тут ухнуло.
Осколки с камнями не полетели наверх – вся ударная сила фугасов рванула ниже того места, где залегли альпинисты.
– Рухнет скала или нет?
Вот был вопрос! Если не рухнет, то все насмарку…
Но край тверди, площадью все пять на пять метров, а то может и больше, вдруг дрогнул и провалился вниз.
– Сработало! – не удержался, закричал Бхуто.
– Сработало, – выдохнул Игорь.
Поднявшаяся от падения скалы пыль долго-долго не оседала.
И ничегошеньки нельзя было разглядеть там внизу – сплошное коричневое облако.
Немцы не стреляли.
Только отчаянные крики снизу доносились.