Эдельвейс
Шрифт:
– Прозит, господа.
– Прозит, – эхом отозвались Ланг и Линде.
– Я бы хотел уточнить, когда мы полетим, – вежливо поинтересовался Клаус.
– Полетите со мной после обеда, – сказал Ланг.
– А я с моим ведомым буду лично прикрывать ваш Фокеке-вульф, – с улыбкой добавил Голлоб. …
Вокке-Вульф 189 это двухмоторный разведывательный самолет с двумя фюзеляжами, отчего снизу напоминает прямоугольную раму.
Большая кабина самолета полностью остеклена спереди, сзади и главное – снизу, что позволяет вести круговой обзор.
Против обыкновения, они расположились
Командир экипажа майор Ланг, штурман оберлейтенант Майер, бортстрелок фельдфебель Хаземан и два пассажира – Клаус фон Линде и его товарищ лейтенант Мирбах. Получилось тесновато.
Клаус сидел прямо на парашюте позади и немного сбоку от штурмана, а лейтенанту Мирбаху подыскали место между пилотом и борт-стрелком. Мирбах летел спиною вперед и оттого страдал воздушной болезнью. Его тошнило, но он стоически крепился и старался не подавать вида.
– Ничего, ничего, Йохан, – подбадривал приятеля Клаус, – мне тоже слегка не по себе, но я держусь.
Через три минуты полета самолет уже поднялся над первыми снежными вершинами.
– Вон там Эльбрус, – рукой в перчатке показал Клаусу штурман.
– Я знаю, – кивнул Клаус, – а вон гора Ушба, – добавил он.
И Клаус увидал ту западную стенку.
Он взял в руки бинокль, приложил к глазам и ему вдруг показалось, что он видит именно тот самый карниз, тот самый с которого сорвался тогда… Три года назад…
– А Голлоб – юбиляр наш не обманул, – сказал по внутренней связи командир экипажа, – глядите сзади на пол-восьмого его "густав" висит.
Клаус знал, что смотреть на пол-восьмого означало смотреть назад и налево, как если на циферблате часов ты стоял бы лицом на двенадцать…
Он щурясь поглядел налево.
– Вот пижон, – восхищенно заметил Ланг, – обязательно от солнца зайдет, как на врага!
Наконец, Клаус увидел мессершмидт Голлоба.
Тот дал газу, и легко разогнавшись, прошел левее и немного ниже их самолета.
И Клаусу показалось, что в фонаре кабины он разглядел не только лицо майора Голлоба, но и большой Рыцарский крест в расстегнутом вороте его пилотской куртки.
– Пижон, пижон, – с восхищением и одобрением повторил Ланг.
– Ну как? – поинтересовался он через пару минут, обращаясь уже к пассажирам, – видно вам ваши перевалы?
Штурман включил бортовые фотокамеры и они ровно через три секунды начали отщелкивать затворами цейсовской оптики, фиксируя на пленку расстилавшийся под крыльями самолета горный пейзаж.
А Клаус смотрел и смотрел на западную стенку горы Ушба.
Послушный штурвалу Фоке-вульф огибал гору и вот тот карниз уже скрылся от взора, только солнечные блики блеснули на леднике…
– Как велик этот мир, и как он в тоже самое время мал, – подумал Клаус, – ведь кто бы мог подумать, что через три года я снова окажусь вот здесь…
2.
Игорь глядел на горы и думал…
– Три года прошло!
У него сейчас выходило несколько свободных минут, для того чтобы полюбоваться пейзажем и подумать.
От
– Семнадцатый кавалерийский корпус, оборонявший Белоречинскую, рассеян и судя по всему перестал существовать, – доверительно сообщил Игорю капитан Дедиков, – кругом предательство и неразбериха. Немцы почти без боя взяли Ханскую и Майкоп и теперь двигаются на Кабардинскую, Хадыженскую и Самурайскую, а там через Гоитхский перевал и до Туапсе рукой подать.
А особенно тягостным грузом легла на Игореву душу картина расстрела.
– Это предателей и идиотов из 6-ой бригады НКВД расстреливаем, – прокомментировал Дедиков, – представляешь, этих негодяев немцы как пацанов вокруг пальца обвели!
И капитан поведал, как передовые группы эсэсовцев из дивизии "Викинг", переодевшись в форму бойцов НКВД, выйдя из леса, спокойненько пристроились к колонне отступавших из Осиновской частей 108-ой дивизии, купив идиота командира колонны, разведя его словно базарного ротозея только устной ссылкой на какой-то приказ начальства., а тот даже не удосужился проверить у начальника переодетых немцев каких-либо документов. Они ему видите ли сказали, что имеют приказ начальника особой бригады НКВД усилить оборону мостов через реку Лабу. И вместе с частями отступающей 108-ой немцы не только беспрепятственно вошли в Майкоп, но и взаправду сменили там караулы у мостовых переправ, а те – целыми пулеметными ротами, не получив даже никакого письменного подтверждения этой немецкой туфте, были рады – радешеньки любой возможности, любому поводу сбежать. В результате, гренадеры полка "Бранденбург" заняли Майкоп почти без единого выстрела, и более того, почти все нефте-перегонные объекты города тоже достались врагу совершенно неповрежденными.
Теперь их расстреляли.
Возможно, Дедиков специально привел Тетова поглядеть на расстрел.
Приговоренных выводили по десять человек, ставили лицом к кирпичной стене старых авторемонтных мастерских, лейтенант, судя по всему, командир, отдавал приказ, и полу-рота автоматчиков короткими очередями из своих ППШ в три секунды решала вопрос жизни и смерти. Только красная пыль, да кирпичная крошка летели от стены.
И вчера еще грозные солдаты НКВД, теперь такие нелепые без портупей, поясов, без оружия, без головных уборов, босиком и без знаков различия, такие нелепые в своих длинных новеньких зеленых пэ-ша… Они взмахивали руками и валились снопами на пыльную щебенку.
А потом выводили еще десять человек. И так пока не расстреляли всех. Всех сто семьдесят.
– Они предатели, – сплюнув сквозь зубы, сказал Дедиков, – из-за глупости и трусости таких уродов мы и отступаем до Волги и до Кавказских гор.
Все было правильно.
И Тетову не было жалко расстрелянных. Ему было до боли жалко утраченных Майкопа и Теберды.
Но тем не менее, картина расстрела горечью и тяжелым бременем легли ему на душу.
– Дедиков специально заставил меня присутствовать, – еще раз подумал Тетов, глядя на возвышавшиеся вдали снежные вершины.