Eden
Шрифт:
Вглядываюсь в бледное с острыми чертами лицо Люциуса Малфоя: прошел уже год с событий в Отделе Тайн, но, кажется, Азкабан не изменил этого человека. Как-то Гарри сказал, что это место меняет людей до неузнаваемости. Сириус был красивым здоровым мужчиной, пока не побывал там. С дугой стороны, к тому времени, как Люциус попал в Азкабан, дементоров там уже не было. Его щеки немного запали, и это единственное изменение, бросающееся в глаза. Взгляд его остается холодным и полным ненависти, в то время
— Гермиона? — голос мамы дрожит. — Что происходит?
Дверная ручка дергается вниз, но сама дверь не открывается…
О, Боже, зачем я заперла дверь?
Радуйся, что ты это сделала. Сколько, по-твоему, она проживет, если войдет в комнату?
— Вашу руку, мисс Грэйнджер, — повторяет Люциус, протягивая мне свою. — Или я буду вынужден заставить вас смотреть на то, как ваша поганая мать корчится от боли…от невыносимой боли.
— Гермиона, в чем дело? Чей это голос?
У мамы начинается истерика. Дверная ручка бешено дергается вверх-вниз.
Я смотрю на Люциуса, задаваясь вопросом, почему он не принуждает меня к аппарации. Потом вспоминаю, что аппарация на дальние расстояния невозможна без согласия человека, с которым ты перемещаешься. Но я не могу дать ему свое согласие…
— Гермиона!
С минуты на минуту она разбудит папу и заставит его выломать дверь.
У меня нет выбора. Я могу спасти своих родителей сейчас, а сама выберусь позже.
Глубоко вдохнув, как перед погружением, протягиваю ему руку, давая безмолвное согласие Бог весть знает на что.
Малфой победно улыбается, хватает меня за руку, и я чувствую знакомый рывок аппарации. Меня словно протискивает сквозь игольное ушко, воздух сдавливает легкие настолько, что становится трудно дышать…
Мгновением позже я осознаю насколько здесь темно, я даже не могу разглядеть своего похитителя. Единственное, что выдает его присутствие, — железная хватка на моем запястье.
Если я смогу вырваться, ему нелегко будет найти меня.
— Люмос!
Он шепчет заклинание и немного ослабляет захват.
Сейчас…
Я резко дергаю рукой, выворачиваясь и извиваясь, поскольку он еще сильнее стискивает запястье. Свет от палочки освещает деревья, окружающие нас плотным кольцом. Я бы легко смогла потеряться среди них, если только он отпустит меня!
Хватаю его руку и вцепляюсь зубами в пальцы. Он с шипением втягивает воздух и выпускает мое запястье. Я кидаюсь в сторону, но оступаюсь и падаю к его ногам.
Он смеется надо мной.
Но я резво поднимаюсь на ноги, изо всех сил стараясь
Я успеваю сделать не более пяти шагов, когда невидимая стена отбрасывает меня назад, и пока я пытаюсь сориентироваться, понимаю, что мои ноги приросли к земле. Я пытаюсь освободиться, судорожно цепляясь за землю пальцами, подтягивая ноги, но это бесполезно.
Он подходит ко мне, его лицо перекошено от ярости.
— Я так не думаю, грянокровка, — говорит он, приставляя палочку к моему лбу.
Пульсирующая раскаленная боль прошивает голову насквозь, волнами набегающая с конца его палочки… Каждый раз, как только боль спадает, меня накрывает новая волна агонии. Я с силой стискиваю зубы и зажмуриваю глаза, но не могу остановить крик, рвущийся с губ. О, Боже, это невыносимо! Моя голова сейчас взорвется…
А затем боль уходит так же внезапно, как и началась, оставив лишь тянущую пульсацию в затылке.
Осторожно приоткрываю глаза и смотрю в его насмешливое лицо.
— Неприятно, не так ли? — спрашивает он, хватая меня за подбородок и приближая свое лицо к моему. Я чувствую, что действие обездвиживающего заклинания закончилось, и его рука так сильно сжимает мою, что мне кажется, мои кости сейчас хрустнут. На его бледном лице горит триумфом. — Если вы будете упорно продолжать нарушать правила, то обнаружите, что я могу быть достаточно… изобретательным, когда речь идет о причинении боли.
— Как будто имеет значение, хорошо я себя веду или нет! — гневно шиплю я в ответ, преодолевая волну тошноты. Как он смеет читать мне нотации! — Как будто вы не собираетесь убить меня, так или иначе! Почему я должна делать так, как вы говорите? Я не собираюсь слушаться Пожирателя смерти!
Его хватка на моем подбородке ужесточается вспышками гнева в холодных серых глазах.
— Тебе нужно запомнить простую истину, девочка, — говорит он очень тихим голосом. — Все мы должны подчиняться тем, кто выше нас.
— Вы не выше меня.
— И ты будешь делать, как я говорю, — продолжает он, словно я и не прерывала его, хотя голос он немного и повысил. — Потому что стоишь меньше, чем грязь на моих ботинках. Ты пустое место. — Он делает эффектную паузу, впиваясь взглядом в мое лицо. — Ты — ничтожество!
Его слова действуют на меня подобно удару поддых, но я не позволю ему победить.
— А вы, значит, чего-то стоите, да? — спрашиваю я, пытаясь держать голос сильным, но это трудно, когда дрожишь от гнева и страха. — Вы думаете, что чистая кровь дает вам право ставить себя выше остальных. Какой вы жалкий!