Эдгар По. Сгоревшая жизнь. Биография
Шрифт:
Довольно быстро По надоело пребывание в Вест-Пойнте. Один из современников утверждает, что По потерял интерес к учебе всего через «несколько недель», потом «впал в уныние и разочарование». Не о такой жизни для себя он мечтал. К тому же он опять наделал долгов. В результате По задумал уйти в отставку. К сожалению, этого нельзя было сделать без разрешения на то отца или опекуна, и По написал Джону Аллану, прося его совета. Ответом ему было: «Категорически против». У Аллана не оставалось сомнений в том, что По вернулся к прежним своеволию и беспутству.
Кстати сказать, в доме Алланов произошло важное событие, которое ухудшило и без того дурное отношение хозяина дома к Эдгару: Джон Аллан женился во второй раз, и у него появилась надежда на появление законного наследника. Так с какой стати ему и дальше поддерживать шалопая? К тому же до Аллана дошли слухи, которые подкрепили его мнение о приемном сыне как о человеке
Известно, что в письме, ныне утерянном, Аллан попросил По больше «его не беспокоить». По ответил, как всегда, чередой жалоб и оправданий — дескать, поведение его в Вирджинском университете объясняется тем, что «на всей Земле не нашлось человека, который бы заботился обо мне и любил меня». Обуреваемый гневом и жалостью к себе, он в ту минуту забыл о Фанни Аллан. Еще По прибавил: «Моя будущая жизнь (которая, даст Бог, долго не продлится) наверняка пройдет в болезнях и нищете. У меня не осталось ни сил, ни здоровья». И все-таки По не изменил своего решения. Не получив одобрения от опекуна, он пошел другим путем. Сказал Аллану, что «будет игнорировать свои занятия и обязанности». На обороте этого письма Аллан написал: «Не думаю, чтобы у парня было хотя бы одно положительное качество… Не верю ни одному его слову».
Едва заходит речь о несчастьях По, всегда вспоминают о пьянстве, как об их первопричине. Вне всяких сомнений, пил По много и часто, однако предположение, будто ему достаточно было одной рюмки, чтобы опьянеть, не выдерживает никакой критики. Он едва ли не постоянно выпивал «по одной», но не пьянел. С другой стороны, есть много письменных упоминаний о том, как он пил «весь вечер», «весь день» или даже «неделю напропалую». Вот тогда он и впрямь напивался, его приходилось спасать и доставлять домой. Иногда вызывали полицейских. Однако По пил не для удовольствия — до нас дошли сведения, что он опрокидывал бокал вина или стакан виски одним глотком и так жадно, словно был рабом непобедимой потребности. Стоило ему взяться за стакан, и остановиться он уже не мог. Как пишет один из его друзей, «одного бокала легкого вина или пива оказывалось достаточно, чтобы Рубикон был пройден. Все заканчивалось неумеренными возлияниями и соответствующим самочувствием». Выпивка спасала По от страхов перед будущим. Выпивка позволяла ему забыть о бедности и о неудачах. Выпивка приводила его в хорошее расположение духа и прибавляла уверенности в себе. Наверное, выпивка возвращала ему детское блаженство, освобождала от проблем и ограничений, налагаемых обстоятельствами. И все же когда он напивался, то становился агрессивным, властным и жестоким. Поскольку его отец и брат были запойными пьяницами, не исключено, что он страдал наследственным заболеванием. Тем не менее он не был алкоголиком. На довольно долгое время и без всяких видимых усилий он мог отказаться от спиртного. Однако правда и то, что частые выпивки жестоко разрушали его как физическое, так и душевное здоровье. Со времени, проведенного в Вест-Пойнте, он уже никогда не чувствовал себя полностью здоровым.
План покончить с академией с помощью нарочито халатного отношения к своим обязанностям сработал великолепно. С начала 1831 года По перестал заниматься военными дисциплинами и отказался посещать церковные службы. Его не видели на плацу и в карауле. В конце января По предстал перед трибуналом, который обвинил его в «недопустимом пренебрежении долгом» и «неповиновении приказам». По всем пунктам По признал себя виновным. Эдгар Аллан По был уволен с военной службы Соединенных Штатов Америки и 19 февраля отправился на пароходе в Нью-Йорк. Аллану он сообщил, что едет, не имея «верхней одежды», которая защитила бы его от зимней непогоды. Это не совсем так. До конца жизни у него оставалась кадетская шинель.
Глава пятая
Журналист
Итак, По прибыл в Нью-Йорк и снял убогую комнатушку вблизи Мэдисон-сквер, но почти тотчас сильно простудился, да еще у него случился воспалительный процесс в ухе. Жизнь в Нью-Йорке во всех отношениях отличалась от того, к чему он привык в Ричмонде и даже в Балтиморе. Он вырос в общем-то в тогда еще сельскохозяйственной стране, где существовали традиционные различия в положении и чинах, а тут был город в начале своего индустриального и торгового пути, когда свободу получали дотоле сдерживаемые человеческие ресурсы. Здесь жизнь убыстрялась и оказывалась еще труднее, чем в городах, знакомых ему ранее. Генри Джеймс писал, что это был «старый, пропитанный запахом алкоголя, горячечный город», город, полный свиней и лошадей, город быстрых денег. В том году, когда в Нью-Йорк приехал Эдгар Аллан По, по Четвертой авеню прокатил первый трамвай.
Укоренившись в окрестностях старого порта, город медленно, но уверенно продвигался
10
Скваттеры — лица, самовольно занимающие пустующие земли или дома.
Заболев после приезда, По сообщил Аллану, что у него «нет денег — нет друзей…». «Мне никогда больше не встать с постели», — сетовал он. Аллан не ответил на столь тревожное письмо, но сохранил его. Позднее он написал на этом послании: «Прошло около двух лет с тех пор, как я получил сие драгоценное свидетельство чернейшей неблагодарности и бесчестия от человека, всякий день которого только и подтверждает его низость и падение». Другими словами, Аллан не возобновил отношений с По, несмотря на ужасные обстоятельства, в которых оказался молодой человек. Не дождавшись ответа, По впал в отчаяние. Он даже написал в Вест-Пойнт, откуда был с позором изгнан, — попросил рекомендацию, признавшись в желании завербоваться в польскую армию. Начальник академии, полковник Тэйер, тоже ему не ответил.
Всего три месяца По прожил в Нью-Йорке. Его финансовое положение, если сказать мягко, было нестабильным. Он распространил подписку среди кадетов академии на книгу своих стихотворений. Надо думать, кадеты ожидали от него сатир, какими он забавлял их прежде, и, вероятно, почувствовали разочарование. В апреле 1831 года книга «Стихотворения Эдгара А. По» была опубликована с посвящением «Североамериканскому кадетскому корпусу». Однако написал ее По отнюдь не с мыслями о молодых солдатах. Он включил в книгу новые стихотворения, такие как «Израфель», «К Елене» и «Осужденный город», то есть стихотворения, которые подтверждали его внутреннее тяготение к анализу столь характерных для него отчаяния и меланхолии; казалось, он пришел к выводу, что счастье на этом свете ему не уготовано. Уже тут просматривается отношение к смерти как к будущему покою и безмятежности. В сборнике есть и другие стихотворения, также предваряющие особенности его будущей поэзии:
Пусть дух молчание хранит: Ты одинок, но не забыт, Те Духи смерти, что с тобой Витали в жизни, — и теперь Витают в смерти. Смутный строй Тебя хранит; их власти верь! [11]Это прекрасные строки, одновременно захватывающие и мелодичные, полные гармонии и легкости. Одним из несчастий По являлось то, что никто из современников не понял, насколько хороша его поэзия. Он был в буквальном смысле обречен на непонимание. За следующие четырнадцать лет он не опубликовал ни одной книги стихов.
11
Духи смерти. Перевод В. Брюсова.
В предисловии к сборнику, названному им «Письмо к мистеру —», По изложил свое поэтическое кредо, которого потом придерживался всю жизнь. «Поэма, как я думаю, — пишет По, — может быть противопоставлена научной работе в том смысле, что непосредственнаяее задача — наслаждение, а не истина; она может быть противопоставлена также роману в том смысле, что ее задача — неопределенноенаслаждение вместо определенного, и она остается поэмой лишь в той мере, в какой эта цель достигнута». Далее он утверждает, что поэзия действует через «посредство неопределенныхощущений, для достижения чего существенноезначение имеет музыка, ибо воспринимание нежного звука есть самое неопределенное из наших восприятий». [12]
12
Здесь и далее перевод К. Бальмонта.