Эдинбург. История города
Шрифт:
В период правления Марии Стюарт и последовавшей за ним гражданской войны ничего более сделать для университета было нельзя. Впоследствии городской совет вновь обратился к этому вопросу. Члены совета хорошо представляли себе, чего хотят: им был нужен колледж, который обеспечивал бы интеллектуальные нужды обновленного города, такой, который они могли бы поддерживать и в некоторой мере контролировать — не тратя при этом слишком много денег. В 1583 году они получили королевскую грамоту, разрешавшую использовать любые «ныне заброшенные и пустые места» (бывшие здания культового назначения, церкви или монастыри), чтобы разместить в них «профессоров школ грамматики, гуманитарных наук и языков, философии, теологии, медицины и права или любых других свободных наук». [130]
130
Extracts from the Records of the Burgh of Edinburgh, eds J. D. Marwick et al. (1869—), IV, 200; Edinburgh City Archives, Edinburgh Town Council Records, MSS VI, f. 126; University of Edinburgh Charters, ed. A. Morgan (Edinburgh, 1937), 12–16.
Местом,
131
Catalogue of the Graduates… of the University of Edinburgh since its Foundation(Edinburgh, 1858), 7–8.
Церковь, право и университет (вместе со средним образованием) стали тремя столпами нового гражданского общества реформированной Шотландии, к которой стремились Нокс и его товарищи. Это гражданское общество оказалось настолько прочным, что пережило шотландскую государственность, сохранив при этом национальную самобытность и в рамках союза с Англией, что было особо оговорено в союзном договоре 1707 года. Эти столпы гражданского общества поднялись или, хотя бы, начали подниматься в 1560 году, на фундаменте современной Шотландии, покоившемся на структурах, сформированных еще в Средневековье. И территориально все эти три столпа находились в Эдинбурге. Они укрепляли статус столицы королевства и сохранили этот статус даже тогда, когда само королевство перестало существовать. Прежде выживание нации и монархии зависело от героизма и патриотизма шотландского народа; жители Эдинбурга играли в этом свою роль, далеко не главную или решающую. Залогом выживания нового гражданского общества стали другие категории, и здесь уже ключевую роль стал играть именно Эдинбург.
Новое гражданское общество навело порядок в повседневной жизни города и нации в целом, хотя не все из этих изменений приветствовались единодушно. К привычной королевской и феодальной власти присоединилась и власть новых социальных институтов — а власть в Шотландии всегда имела крайне мало эффективных средств заставить себя слушать.
С новыми судами и новыми законами появились и новые преступления. Прежде с мелкими прегрешениями вполне справлялись с помощью исповеди и епитимьи; поскольку исповедь была тайной, все оставалось между кающимся и исповедником. Имелись и исключения однако. В 1547 году исповедник некоей Джанет Брюс велел ей пойти на Хай-стрит, поднести капеллану восковую свечу, найти Изобель Каррингтон и сказать той при свидетелях ясным шотландским языком: «Здесь, при трех честных людях, я свидетельствую, что облыжно оскорбила и оклеветала тебя, сказав, что ты — чертова шлюха. Единственное, что я знаю, что ты — честная женщина и верна своему мужу». Джанет также должна была сказать мужу Изобель, Роберту: «Я оболгала тебя и твою жену, назвав тебя рогоносцем, в то время как я признаю, что это неправда, так как твоя жена — честная женщина». Ради удовлетворения обеих сторон конфликта Изобель также должна была прийти к Джанет и сказать: «Ты — честная женщина, и я не знала точно, что ты совокуплялась со старым чиновником, и поскольку, как можно заключить, я просто передавала сплетню, то прошу Бога и тебя простить меня». Епитимья налагалась публичная, однако целью она имела не наказание грешника, но примирение между сторонами, и скорее утешала обиженных, нежели ожесточала сердца. [132]
132
Liber Officialis Sancte Andree(Edinburgh, 1845), 138.
Пример старого доброго беззаботного отношения к неприятностям мы видим в стихотворении Александра Скотта «Поединок и спор у Драма». Безусловно, это скорее литературное произведение, нежели репортаж, и в нем выказывается определенное снисходительное отношение поэта-аристократа к неумытому простолюдину — хотя более вероятно, что это скорее знак близости разных слоев малочисленного шотландского общества, которой суждено было пережить великие перемены, обрушившиеся на страну в ту эпоху. С литературной точки зрения стихотворение представляет собой смешение нескольких любимых макарами жанров и в ироикомическом ключе излагает историю о драке простолюдинов. Его персонажами становятся жители Эдинбурга, прогуливающиеся на зеленом пятачке у Драма, на главной дороге, ведущей от города к югу (теперь там стоит особняк в стиле классицизма). Там должен был состояться турнир, однако из-за курьезной путаницы до него дело так и не дошло. Зрителям приходится искать другое место для того, чтобы отметить праздник подобающим образом:
И они отправились в Далкит, Вне себя от этого срама. Там было и вино, и дичь, А выпивка так и лилась из бочек.Все напились и, поскольку шотландцы любят подраться, а больше делать было нечего, молодые парни стали бороться друг с другом, чтобы повеселить и себя самих, и толпу. Так продолжалось до вечера:
К тому времени уже пала ночь И начали дудеть в трубы. «Увы, — сказал Сим, — из-за этих законов Я так и не успел подраться». Так, с шутками и похвальбой Они прошли мимо всех, Затем расстались у Поттероу И каждый отправился восвояси.Когда ко времени вечернего звона они вошли в Эдинбург через южные ворота, то согласились, что прекрасно провели время. Точно датировать это стихотворение и, таким образом, отнести его либо к периоду до Реформации, либо уже после нее, невозможно. Без сомнения, именно такому поведению, какое описано в этом стихотворении, и стремились воспрепятствовать реформисты. [133]
Изменения в обществе никогда не бывают мгновенными, и лишь строгие карательные меры могут их как-то ускорить. Реформисты весьма решительно выступили против всего того, на что прежнее духовенство смотрело сквозь пальцы. Однако перемены коснулись не только соблюдения религиозных ритуалов, но и всей жизни Эдинбурга и страны в целом. Публичные представления, карнавалы и шествия были запрещены. Борьба с проституцией, пьянством и прочими грехами в этом роде была менее успешной. Громогласные прокламации, раз за разом выпускавшиеся городским советом, свидетельствуют, что человеческая натура оставалась прежней. В чем реформисты действительно достигли заметных успехов, так это в том, чтобы сделать жизнь Эдинбурга более унылой. Сэр Ричард Мейтланд был судьей из семьи, связанной с партией королевы Марии Стюарт. К этому времени он уже отошел от дел и ослеп, но тот факт, что он мог ныне видеть прежнюю веселую Шотландию только в своем воображении, делает его воспоминания еще более трогательными:
133
Poems of Alexander Scott, ed. J. Cranstoun (Edinburgh and London, 1896), 1, 12–15.
134
Poems of Sir Richard Maitland of Lethingtoun(Edinburgh, 1995), 8.
Реформисты не остановились на заботах об общественной добродетели, но занялись каждым человеком персонально, заручившись поддержкой целой лавины законов, выпущенных парламентом. В 1563 году были законодательно запрещены супружеские измены, в 1563 — ведовство, в 1567 — внебрачные половые связи, в 1579 — несоблюдение Божьих дней; супружеские измены опять же, вместе со сквернословием и ношением модного платья — в 1581 (момент кульминации праведного рвения), пьянство — в 1617 году. Сход второй подобной лавины, направленной против дурных привычек шотландского народа, наблюдался только в 1999 году, когда восстановленный парламент снова выпустил целый ворох таких актов.
На практике в XVI веке с грехами боролись церковные сессии, нижняя инстанция реформированной шотландской церкви, состоявшая из простых священников и старост общин. Их миссия состояла в том, чтобы внедрять основы новой веры в повседневную жизнь людей; они занимались всем, от обеспечения общественной дисциплины до заботы о бедняках. Предполагалось, что они знают свою паству или, по крайней мере, могут навести о ней необходимые справки. Оставалось только надеяться на то, что при принятии решений они руководствуются богоугодной беспристрастностью. Однако в Эдинбурге (если и не по всей стране) эти сессии действовали достаточно автономно, и городской совет поддерживал их, не вмешиваясь особо в их деятельность.