Эдинбург. История города
Шрифт:
Обретя новую жизнь в эпоху Реставрации, роялистская культура, соединившись с вновь начавшей развиваться культурой столицы, подарила миру несколько всесторонне эрудированных ученых и общественных деятелей. Об обоих представителях династии Грегори, например, последний из шотландских философов эпохи Просвещения, сэр Уильям Гамильтон, в 1838 году писал, что их кафедра обязана своей известностью «не столько тамошними достижениям в математике, сколько эрудированностью ее профессоров и их умению мыслить. Блестящие умы, прославившие эту кафедру первыми — Джеймс и Дэвид Грегори — были не только великими математиками, но и вообще всесторонне образованными людьми». [203] Джеймс не только занимался теорией, но и изобрел отражающий телескоп, сконструировал астрономические часы и основал первую в Шотландии обсерваторию. В Англии Дэвида также ценили весьма высоко, и в конце концов он стал профессором астрономии в Оксфорде. Оба Грегори, связанные узами брака с семейством первого шотландского портретиста Джорджа Джеймсона, также интересовались искусством.
203
Testimonials in favour of David Gregory… as candidate for the chair of mathematics in the University of Edinburgh(Edinburgh, 1838), 8.
Автор
204
A. Lang. Sir George Mackenzie of Rosehaugh, His Life and Times(Edinburgh, 1909), passim; Gifford, McWilliam and Walker. Buildings of Scotland, 162.
Сибболд был величайшим эрудитом среди всех. Его взгляды были скорее прагматичными, нежели рационалистическими: истинное знание невозможно почерпнуть из библейских или античных источников, только лишь из исследований прошлого и настоящего, направленных на усовершенствование материального или духовного. От общественной деятельности он перешел к патриотическому изучению истории и географии Шотландии. Плоды его исследований были опубликованы в виде двух томов; первый, «Scotia Illustrata», вышел в 1684 году и опирался на во многом опередившую свое время шотландскую картографическую традицию. Ее история восходила к Тимоти Понту, трудившемуся столетием раньше; в Национальной библиотеке Шотландии среди величайших сокровищ хранится множество его карт, выполненных от руки на хрупких бумажных листах. Сибболду было о них известно, как и о более поздних работах Джеймса Гордона из Роутимэя, в том числе карте Эдинбурга, заказанной в 1647 году (члены городского совета прозвали ее «потрошеная пикша», поскольку на ней город сверху выглядел как разделанная рыба). Дальнейшие картографические изыскания были заказаны Джеймсу Адэру; они завершились к тому моменту, когда Сибболд подготовил к печати первый том. Что до второго тома, «Scotia Antiqua», посвященного историческому развитию страны, то в нем рассматривались лишь отдельные графства, но не страна в целом. Позднее Сибболд объединил усилия с голландским эмигрантом, военным инженером Джоном Слезером; вместе они выпустили в 1693 году труд под названием «Theatrum Scotiae», богатое собрание картин шотландской жизни. Слезер выполнил гравюры, Сибболд — комментарии к ним. Почти все, что нам известно о небольших шотландских городах того времени, мы знаем из этой книги. В нее включены два вида Эдинбурга, один — открывающийся из Дин Виллидж, нового промышленного пригорода, другой — от Уэст-Порта, откуда виден склон Королевской мили. [205]
205
R. Emerson. «Sir Robert Sibbald, the Royal Society of Scotland and the Origins of the Scottish Enlightenment», Annals of Science, 45 (1988), 55 et seq.
Еще один эдинбургский интеллектуал, Питкэрн, был не менее многогранным человеком. Его умелая рука хирурга так же уверенно держала перо, когда он сочинял стихи на латыни, которые вызывали в Шотландии восхищение, подобное тому, которым веком раньше пользовались сочинения Томаса Крейга и Джорджа Бьюкенена. Указанные авторы трудились в самых разных классических жанрах, в то время как Питкэрн сосредоточил свои способности на жанре эпиграммы. Латынью он владел лучше, чем шотландским. Быть может, он сочинял шотландские сатиры, напившись (как частенько бывало) — и поэтому они, как правило, слишком грубо бьют на эффект. На латыни он, видимо, писал с похмелья, если судить по лаконичности и сарказму, которые мы видим в его произведениях на этом языке. О революции 1688 года он высказался резко: «Omnia vulgus erat» («Толпа была всем»), О следующем за ней периоде он досадовал: «Jura silent, torpent classica, rostra vacant» («Закон безмолвствует, лучшие умы отупели, риторика превратилась в пустую болтовню».). Он сочинил элегию на смерть великого героя якобитов, Джеймса Грэма из Клаверхауса, погибшего в битве при Килликрэнки. Она была переведена на английский Драйденом, которому понравилась лаконичная элегантность этого произведения, не вполне дававшаяся ему на собственном языке:
Те moriente, novos accepit Scottia cives Acceptique novos, te moriente, deos. Ты ушел, и в страну пришли новые люди, В храмы — новые боги, на трон — новые короли.Питкэрн в жизни не удостоил бы чужой ему английский язык сочинением стихов на нем о таком серьезном и торжественном предмете; если простой шотландский не подходил, он обращался к звучной латыни. [206]
Обращаясь к придворным традициям образованной династии Стюартов, Питкэрн следовал за другими значительными деятелями культуры Эдинбурга. Этой традиции после 1603 года было нанесено несколько роковых ударов. Пресвитериане демонстрировали высочайшее презрение в отношении светских наук, в крайнем случае предпочитая благочестивое филистерство. И когда в страну в середине века вторглись английские хамы-вояки, они пробили огромную брешь в плодотворном взаимоотношении личного духовного роста и национальной роялистской культуры. Несколько оправиться, хотя и не полностью, культуре удалось после 1660 года. То время было омрачено дальнейшими беспорядками. Однако в некотором виде эта традиция сохранилась. В свете сказанного трудно принимать всерьез теории, поддерживаемые ортодоксальными шотландскими историками, согласно которым до Унии 1707 года жизнь Эдинбурга и всей страны была невыразимо убога, а после заключения союза с Англией она сподобилась наконец полного благополучия.
206
A. Pitcairne. Selecta Poemata(Edinburgh, 1726), 83; Poems of John Dryden, eds P. Hammond and D. Hopkins (Harlow, 2000), III, 219.
Если эти историки и уделяли какое-то внимание культурному развитию Эдинбурга в эпоху Реставрации, то связывали его с пришествием в 1679 году будущего короля Якова VII и II, тогда известного в Англии как герцог Йоркский, а в Шотландии как герцог Олбени (здесь и далее мы будем называть его последним титулом). Олбени был новообращенным католиком, которого услали в Эдинбург из Лондона с глаз долой, чтобы разрядить обстановку, нагнетаемую противниками его восшествия на престол. Он прибыл в Эдинбург в середине зимы, вместе с семьей. Все они были сильно простужены из-за долгой дороги по снегу. Городской совет пригласил герцога на прием, который прошел весьма весело, поскольку тем вечером было разбито 36 стеклянных блюд, 16 стеклянных тарелок и 12 бокалов; возможно, именно таким образом герцогиня Мария Моденская узнала, какое количество алкоголя могут употребить шотландцы, и решила ввести в Эдинбурге моду на чай. Затем последовала встреча с Тайным советом. Олбени отказался принести присягу, поскольку в ней содержались декларации, направленные против католицизма. У Холируда он выслушал первую мессу более чем за сто лет.
В Эдинбурге Олбени вел себя как вице-король и возвратил утраченный было на десятилетия институт королевского покровительства. Историк эпохи Просвещения Уильям Тайтлер из Вудхаусли перед смертью в 1792 году вспоминал, как «наши отцы в прошлом веке говорили с восторгом о веселии и блеске двора в Холируде». [207] И все же пребывание в Эдинбурге Олбени было столь кратковременным (пятнадцать месяцев, до весны 1681 года, с перерывами), что на его счет едва ли можно отнести культурное возрождение, начавшееся еще в 1660 году. Он мог придать этому процессу цельность и дать ему новый импульс, но это уже совсем другое дело. В душе Олбени был человеком, действовавшим из лучших побуждений, однако при этом он был также тугодумом — фигура малопригодная для того, чтобы разрешить проблемы Шотландии в отношении культуры или чего бы то ни было еще. Однако его покровительство и как монарха, и как человека придало сил уже существовавшим направлениям развития.
207
Proceedings of the Society of Antiquaries of Scotland, I, 1789, 512.
Возможно, наиболее непосредственное влияние Олбени оказал на развитие шотландской драмы, занимавшей до того среди прочих искусств незаметное положение и боровшейся за существование с самой Реформации. Драйден упоминает об удручающей фазе развития политических событий того периода, во время которой английские актеры считали, что в Эдинбурге они будут в большей безопасности:
Раздоры и заговоры, омрачившие наш век, Точно так же погубили и театр… Наши собратья перебрались с Темзы к Твиду, И добрейшие из наших сестер Отправились в Эдинбург — пешком, на каретах или телегах. Там в голубых шотландских шапочках они играют вечера напролет За шотландские полкроны — три пенса на английские деньги.Сам Олбени вспоминал театральные представления в письмах своей племяннице, графине Личфилд. Он жаловался на «совершенно зимнюю погоду», такую, что даже в погожие дни приходится довольствоваться «игрой в гольф — охота здесь плоха… Иногда мы ходим на представления… Я иду туда и сегодня, поэтому не имею времени продолжать». Снова: «Мы здесь проводим время не так плохо, как считаете вы там, в Англии, поскольку у нас есть театр… и приятное общество… Моя дочь играла в прошлый четверг в своей пьесе в третий и последний раз». Актриса, о которой он говорит с отцовской гордостью, вероятно, появлялась на сцене в пьесе Натаниэля Ли «Митридат, царь Понтийский» (1678). 15 ноября 1680 года была сделана запись о представлении, «в котором леди Анна, дочь герцога, и ее фрейлины были единственными исполнителями». Леди Анна — будущая королева Анна — сохранила о шотландцах («странном народе») не слишком теплые воспоминания. [208]
208
J. Kinsley. «А Dryden Play at Edinburgh», Scottish Historical Review, 22 (1954), 129 et seq.
Наиболее заметный след пребывание Олбени в Эдинбурге оставило в галерее отделанной заново резиденции Холируд, где разместились написанные по заказу герцога голландским художником Якобом де Виттом портреты всех шотландских королей, начиная с Фергуса Мак Эрка (330 год до н. э.). Всего картин было более ста. Заказчик велел художнику «написать их похожими на оригиналы, которые ему предоставят». Яков VII занимает в этой галерее последнее место: действительно, ему суждено было стать последним законным наследником из династии Стюартов. Эта династия, столь долго правившая страной, была гордостью Шотландии, особенно потому, что это ставило ее на ступень выше Англии. Маккензи оглядывался на прошлое Шотландии и видел, что «мы все еще остаемся тем же самым народом и страной, но англичане уже не являются все теми же бриттами и представляют собой смесь потомков данов, саксов и французов». Именно в этом следует искать источник и опору национальной независимости: «Ни один историк не может утверждать, что мы когда-либо подчинялись какому-либо другому народу, за исключением того, который правит нами сейчас, в то время как англичане и французы (как снисходительно скажем мы) были покорены чужестранцами, а их королевские семьи были свергнуты». Наглядные доказательства этого утверждения были продемонстрированы Де Виттом. [209]
209
40 Sir G. Mackenzie. «Observations upon Precedency», in Works (Edinburgh, 1716–1722), 11, 517–518; Gifford, McWilliam and Walker, Buildings of Scotland, 145–146.